По официальным данным, дальневосточных леопардов в мире осталось 32 особи. И все они живут на крошечной заповедной территории юга Приморского края, на границе с Китаем и Северной Кореей. Группа охраны заказника «Леопардовый» совершает ежедневный объезд: мимо реки Кедровки, в которой сверкает серебристыми спинками рыба, по живописным сопкам, вдоль полей, засеянных овсом на корм кабанам и косулям. Немного углубившись в тайгу, вездеход «Вепрь» останавливается. Дальше — только пешком. Что, впрочем, весьма непросто. Пробраться через девственно-густое сплетение стволов, кустов, лиан и опытному-то человеку сложно, а городскому журналисту — так и вовсе не под силу. Можно разве что прогуляться по тропе, любуясь здешним растительным буйством и пытаясь разглядеть следы леопарда. О том, чтобы увидеть саму кошку, и мечтать не приходится. Об этом передает ДВ-РОСС.

— Зимой, по снегу еще можно было бы надеяться на чудо. Но осенью, в листьях — исключено, — отвечали егеря на мои расспросы. — Может быть, он сейчас сидит от нас в полутора метрах — если сам не захочет, человеку его нипочем не заметить.

Даже Сергей Хохряков за несколько лет на посту директора заказника встретил леопарда в дикой природе всего дважды. Вспоминая об этом, светлеет лицом. Наверное, мог бы и чаще, если б задался целью и, как наезжающие сюда киношники-документалисты, пару недель посидел в засаде (впрочем, везет не всем, некоторые, прождав месяц, уезжают, так и не увидев хищника). Но у сотрудников заповедника к этому свое отношение: леопард не должен подозревать, что за ним наблюдают.

Благо, современные методы позволяют работать дистанционно и, тем не менее, знать каждую кошку в лицо. То есть по узору. Паспорт леопарду заменяет сочетание пятен на шкуре — индивидуальное, как отпечатки пальцев, пишет «Российская газета».

Зафиксировать «паспорта» помогают фотоловушки, расставленные по заповедным тропам. Срабатывая на движение, они с довольно неплохим качеством фотографируют зверя: когда кабана, а когда и леопарда. Потом, отсматривая кадры, сотрудники нацпарка вносят новые сведения в биографии подопечных и радуются: леопардесса, за которой следили с рождения, повзрослела и уже сама скоро станет мамой, а самый старый леопард по кличке Толстый не просто жив-здоров, но и обзавелся молодой подругой…

То что леопард до сих пор жив, сродни чуду. По законам природы и расчетам ученых, он был обречен на вымирание еще несколько лет назад.

— В 2006 году меня как специалиста по исчезающим видам млекопитающих Дальнего Востока пригласили разобраться в ситуации с дальневосточным леопардом. Итогом работы стал доклад в Правительстве РФ, где я дал свое экспертное заключение — сохранить леопарда в тайге нереально, — говорит Сергей Хохряков. — Численность популяции на тот момент по жестким критериям оценивалась в 24 особи, по мягким — в 32. Из них девять самок, и только пять могли размножаться. Это тупик. Малейшее изменение, гибель любой из самок приводит к вымиранию. Добавьте к этому маленькую площадь заповедника «Кедровая падь», где обитал леопард (всего 18 тысяч гектаров), густонаселенную местность, военные полигоны и погранзаставы, планы по интенсивному экономическому развитию территории, проект магистрального международного газопровода с тремя газосжижающими заводами… В подобных условиях сохранить леопарда, который и так угасает на глазах, решительно невозможно. Все что можно было сделать, это отловить уцелевших животных, пока не поздно, и попытаться сохранить их в неволе. Рассовать по клеткам, скрещивать друг с другом — и, может быть, когда-нибудь в отдаленном будущем на другой территории с хорошей кормовой базой и охраной осуществить эксперимент по возвращению дальневосточного леопарда в природу.

Однако в Москве решили иначе: редкого зверя сохранить и для этого создать заказник федерального значения «Леопардовый» площадью без малого 170 тысяч гектаров, в который вошел и заповедник «Кедровая падь».

— Пахали сутками. Первый год вообще трудно описать, — продолжает Сергей Хохряков. — Ситуация была близка к военным действиям. Весь штат заповедника превратился в охрану, чтобы просто отстоять территорию. От пожара, от топора, от выстрелов. В круглосуточном режиме. Да, иногда приходилось применять силовые методы, чтобы навести порядок. А как еще можно разговаривать с людьми, для которых тайга — это зообизнес, дрова и мясо? Давление было сильнейшее, приходилось слышать и угрозы: «У тебя дочка-красавица растет, не боишься?..» Медленно, очень болезненно, но ситуацию удалось переломить. И леопард отозвался на внимание. В прошлом году на свет появилось сразу восемь котят. Мы поставили пост у каждого выводка — чтобы на территории, где растут малыши, была тишь да гладь. Никаких пожаров, никаких посторонних, зверя не пугать — маме должно быть легче охотиться. Посты стояли целый год. И мы сохранили всех восьмерых! Это была победа.

Радоваться спасению редкой кошки, конечно, пока нельзя. По официальным данным, в мире по-прежнему насчитывается 32 дальневосточных леопарда. Но теперь это минимальная планка. Оптимистичные прогнозы дают возможность надеяться на 50 особей, включая малышей.

— Много это или мало? Однозначно мало, — заключает Сергей Хохряков. — Критически мало. Популяция умирает.

Два года назад старший госинспектор заповедника Анатолий Белов ездил в Великобританию. В Виндзорский замок. Там Его Королевское Высочество герцог Эдинбургский вручил дальневосточному охотоведу награду за особый вклад в дело охраны природы — золотую медаль в шкатулке из палисандрового дерева и часы Rolex. Часы Анатолий отложил для потомков, да и куда их в тайге носить, а на вопрос, за что удостоился высшей экологической награды, смущенно пожимает могучими плечами: «Наверное, за то, что больше двух десятков лет каждый день хожу на работу и ловлю браконьеров»…

Здесь, на юге Приморья у браконьерства своя специфика: граница заповедника совпадает с государственной российско-китайской границей. Для жителей деревень по ту сторону кордона набеги на заповедник давно стали способом заработка. Неприхотливые китайцы рады любой добыче — будь то попавший в ловушку леопард, корень краснокнижного женьшеня или обычная лягушка. В свое время в окрестных деревнях даже действовали полулегальные пункты приема лягушек для переправки их в Китай, и местная ребятня с удовольствием опустошала озера и болотца в попытках немного заработать.

Рассказывая о китайских браконьерах, Анатолий Белов часто употребляет слово «экоцид».

— Гербицидами воду травят, — голос егеря становится жестким. — Выливают флягу такой гадости в реку, и на несколько километров вниз по течению все живое гибнет — от рыбы до планктона. Китайцы собирают все это сетью и уходят, оставляя реку мертвой. А сколько разновидностей капканов ставят — не счесть. И огромные, способные человека перерубить пополам, и петли, и даже взрывчатку с приманкой: хищник схватит — и останется без головы. При этом медведя, например, так просто через границу не перетащить, поэтому у него отрезают лапы и нос (это деликатес в китайской кухне), а остальное бросают.

Недавно в заповедной глуши нашли китайскую фанзу — землянку с печкой и хитро выведенным дымоходом. Замаскирована искуснейшим образом: пройди егеря во время обхода на метр в стороне, и ничего бы не заподозрили. Людей внутри не застали, но обнаружили семь канистр той самой речной отравы и сменную одежду с обувью. По всему видно, что жили здесь китайские гости неделями. Пересекали границу вполне легально, с туристическим автобусом, а затем уходили в сопки. В фанзе переодевались в рабочее — и вперед, прочесывать тайгу на предмет ценных корешков и всякой живности.

— А как же все это в Китай везти через две границы? Пусть не китайские, так наши пограничники должны ведь задержать?

— Да все решается. Добычу они здесь же, в фанзе, обрабатывают — режут, сушат, жарят. Через границу везут уже полуфабрикат. Плюс имеют какие-то китайские бумажки при себе: «Завез лягушек, не получилось продать, везу назад». Если это не охранный вид — скажем, трепанг или женьшень — придраться не к чему. А краснокнижников они, поверьте, найдут возможность переправить через границу.

Кроме китайских браконьеров, есть еще и наши, российские. Бороться с ними не то чтобы сложнее — обиднее, что ли. Все-таки свои. Порой совсем свои: соседи, родственники, друзья детства.

— Раньше здесь были сельхозполя, зверосовхоз, оленники — люди жили богато. Норковые шапки носили только неудачники, нормальные люди ходили в соболиных. Теперь же работы нет, а заповедные территории сводят возможность таежных промыслов на нет. Вот люди и идут на браконьерство, чтобы прокормить семью. Охотятся они чаще всего на зайца или косулю. Но это в любом случае беспокоит хищника и сказывается на его кормовой базе. К тому же в петлю, поставленную на мелкого зверя, может угодить и леопард. По-человечески мы их понимаем, но если попался — извини, придется отвечать, — говорят егеря. — Намного сложнее с другой категорией — блатными. Такие охотятся не для пропитания, а ради удовольствия — просто потому, что всем нельзя, а им вроде как можно. Нынешний браконьер — это, знаете ли, не мужик, бредущий по сопкам в фуфайке и с обрезом. Это очень хорошо подготовленные люди — технически и юридически. На крутых внедорожниках, с отличным оружием, суперсовременной оптикой, радиостанцией. Их прикрывают и дорогие адвокаты, и погоны, и телефонное право тоже никто не отменял…

В России браконьерство не приравнивается к особо опасному злу, с грустью признают защитники природы. Судьи то и дело закрывают уголовные дела, невзирая на огромный нанесенный ущерб, и, чтобы добиться наказания, сотрудникам заповедника приходится проявлять недюжинную настойчивость. Порой такие дела тянутся по три года и проходят по пять-семь судебных кругов. А перед этим еще поди докажи вину браконьера: мало застать его на месте преступления, надо еще задержать и собрать доказательную базу, чтобы тот потом не смог отмахнуться: мол, ружье не мое, я просто по лесу гулял.

У егерей из Китая, которые регулярно приезжают обмениваться опытом с приморскими коллегами, эти проблемы вызывают лишь недоумение: «А мы браконьеров не догоняем. Сразу стреляем на поражение». Такой же подход в Индии и Африке. Зашел на территорию заповедника — оказался вне закона. Охотишься на тигра или носорога — покушаешься на национальное достояние. Наказание за экологический терроризм — смертная казнь на месте.

Нашим егерям тоже порой приходится стрелять на поражение. Не в людей — в собак.

— Тайгу собака уничтожит. Не человек, — нехотно, но твердо произносит Анатолий Белов. — Вы сами видели — человеку найти зверя невозможно. А собака быстро покажет — где заяц, где кабан, куда пошел леопард. Местные специально псов не кормят, чтобы лучше охотились. Поэтому без вариантов: человека отпущу, собаку застрелю.

«Кедровую падь» называют леопардовым родильным домом. Здесь, в зоне тишины самочкам комфортно выращивать малышей. Но котята подрастают. А каждому взрослому леопарду для жизни необходимо личное пространство площадью от пяти до 12 квадратных километров — где не рубят лес и живут копытные, на которых можно охотиться. Без расширения охранной территории говорить об увеличении популяции нельзя. Поэтому в апреле текущего года председатель Правительства РФ подписал постановление об учреждении национального парка «Земля леопарда» общей площадью почти 262 тысячи гектаров. Это означает не только новые возможности для спасения дальневосточного леопарда, но и определенные изменения для местных жителей.

— С расширением охранной зоны экономическое развитие района не останавливается, — говорит Сергей Хохряков. — Мы пытаемся построить модель, аналогов которой я, честно говоря, не знаю. На небольшой территории, в непосредственном соседстве с деревнями живут не только леопарды, но и тигры, и два вида медведей, и рысь. Нам предстоит создать здесь территорию толерантности и терпимости, не поступаясь при этом экономической составляющей. Когда дует ветер, нужно строить не заборы, а ветряные мельницы. Есть пример нацпарка «Зов тигра» — тоже в Приморском крае. Местные жители быстро сориентировались в ситуации, и усадьба заповедника обросла кафешками, магазинчиками, шиномонтажками, сувенирными лавками. Какого-либо производства там нет, и сейчас село живет преимущественно за счет туристов. Национальный парк вполне может стать градообразующим предприятием.

Одна из побед последнего времени — леопард стал заходить на китайскую территорию — по ту сторону границы тоже есть свой заповедник. Их объединение в трансграничный биосферный резерват — дело неотдаленного будущего. После этого общая охранная территория превысит 700 тысяч гектаров. При правильной работе этого достаточно для 120 взрослых леопардов. Вот тогда можно будет заявить, что поставленная задача выполнена.

На въезде в аэропорт Владивосток нас останавливает молодой, но суровый инспектор ГИБДД.

— Добрый день. Документы, пожалуйста. Откуда едем?

— Из «Кедровой пади».

— Ой, от леопардов?! Ребята, передайте руководству заповедника, что на прошлой неделе я видел следы леопарда возле Лазо. Триста километров от Кедровой пади, его ж там сколько лет не было! А теперь, значит, и туда наша киса захаживает. Ну хорошо ведь, а?..