Как вести бизнес в условиях неопределенности? Как только было заявлено с высокой трибуны о намерении обеспечить рыбаков еще большим горизонтом планирования, закрепив за ними право на вылов сроком на 20 лет, глава Минпромторга однозначно заявил о введении «квот под киль». При этом подробностей не сообщил, и судя по тому, как упрямо отказывается ведомство Дениса Мантурова отвечать на запрос по этой теме, ответить пока нечем или некому. Видимо, ни одного специалиста, который бы расшифровал заявление министра, пока в Минпромторге не нашлось или никто не хочет брать на себя эту ответственность. Об этом передает ДВ-РОСС.

Следом в Росрыболовстве появляется проект государственной программы по развитию отрасли, вообще предусматривающий строительство нового флота на зарубежных верфях. Подпрограммой «Модернизация и стимулирование» запланировано «создание положительного имиджа российского рыбохозяйственного комплекса за рубежом», в то же время разные оценки объемов ННН-промысла, хотя и расходятся в разы, но потрясают воображение, однако пограничники заверяют, что мимо них и мышь не проскочит. На фоне забитых портовых холодильников звучат предложения законодательно ограничить экспорт, найти и обезвредить иностранных агентов и лишних посредников.

Что происходит в отрасли? В чем причины такого разнообразия прочтений понятия «повышение эффективности»? Разобраться в ситуации Fishnews.ru помог профессор кафедр экономики Дальрыбвтуза и ДВФУ Михаил Терский.

– Правительство настаивает на том, чтобы как можно больше добываемой рыбы поступало на внутренний рынок. Рыбаки не против, но при доставке в порт сталкиваются с целым рядом проблем. Очередь на выгрузку, простои судов, – в порт прибывает чиновничий десант из Москвы, чтобы как-то разрулить ситуацию. Им демонстрируют процесс, все его участники жалуются друг на друга, на высокие тарифы, на отсталость инфрастуктуры. Потом все разъезжаются, обещая цепь суперхолодильников до самой Москвы, и так повторяется из года в год. В последнее время к обещаниям о холодильниках добавились обвинения в потере патриотизма у рыбаков.

– Так эта ситуация и будет повторяться. Ведь рынок складывается из нескольких составляющих. Первая – это государственный сектор: все, что связано с охраной и воспроизводством водных биологических ресурсов, подготовкой кадров и прочее. Это тоже часть рынка, где затраты несет государство. Чтобы выполнять эти функции, оно продает свои биологические ресурсы рыбакам путем сбора платы за добычу ВБР. То есть это налог, связанный с обеспечением охраны и воспроизводства. И чем больше на этом направлении проблем (разных оценок уровня браконьерства, нерационального использования и т.п.), тем выше налог. Результатом браконьерского лова является увеличение налога, потому что государство вынуждено увеличивать свою долю затрат в этом производственном цикле.

Вторая часть рынка – это добыча. Третья – транспорт, логистика, оптовая и розничная торговля. Если взять конечную цену килограмма рыбы, то из нее на долю рыбодобытчика сейчас приходится от 18 до 20%. Так происходит не только в России, но и во всем остальном мире. Это очень маленькая доля от конечной цены на рынке: с 1 рубля – 20 копеек, с 1 доллара – 20 центов. Увеличить эту долю рыбаки не могут.

– А сокращение издержек?

– Во-первых, на сегодняшний день у рыбаков нет возможности сокращения издержек, а во-вторых, при любых издержках им все равно будет доставаться 20% от конечной цены на рынке. Издержки на величину доли не влияют. При разной рентабельности рыбаки будут получать разную прибыль, но доля в цене останется неизменной.

Рынок достаточно циничен, и он четко определяет, какой субъект что получит. Рыбаки могут увеличить свою долю, только если зайдут в третью составляющую рынка: на транспорт и логистику, на оптовый рынок – а это переработка, складирование и хранение – и в розничную торговлю. На эту часть рынка приходится более 70% дохода, и она разбита на определенные сегменты. Есть компании, которые занимаются только транспортировкой, логистикой и хранением, другие – предпродажной подготовкой рыбы и передачей ее в оптовую сеть. Самую большую долю получает розничная торговля – от 30 до 40%. Основной доход сосредоточен там. Но наши рыбаки не имеют доступа к мировой розничной сети: магазинам, ресторанам, фаст-фудам. Это самый сложный и подверженный рискам сегмент.

– Рисков больше, чем у рыбаков?

– Больше. Потому что рыба – это особый биологический продукт, к которому рынок предъявляет очень жесткие стандарты и требования биологического контроля. И самые большие риски несут оптовая и розничная торговля. Поэтому у них и самая большая доля доходов. У рыбаков риски связаны только с квотами и их освоением, а также с техническим состоянием их судов. Есть еще финансовые риски, потому что доли в 20% не хватает, для того чтобы запускать производственные циклы, поэтому рыбаки все время вынуждены взаимодействовать со следующими цепочками в рынке.

Государство им ничего не дает, не даст и не собирается давать, в связи с чем рыбаки вынуждены кредитоваться у других участников рынка. ВЭБ не дает им ссуды по той же ставке в 4%, по какой он кредитует стратегические предприятия, к примеру, компанию «Сухой». Рыбаки могут получить ссуду в банке только под 15-18%. У нас для рыбаков очень дорогие кредиты. Дешевый кредит находится у партнеров в цепочке.

И поэтому наши рыбаки, если они грамотно работают, выстраивают систему взаимоотношений с оптовиками и прочими участниками цепочки. Но тут возникают разные «серые» схемы финансирования: ссуда под определенные обязательства, под определенную поставку, под определенную цену. Государство эти «серые» схемы финансовых взаимоотношений раздражают. Оно хочет, чтобы все было контролируемо. И поэтому сейчас главная задача – достроить рыбодобычу другими звеньями хотя бы до сегмента оптового рынка. Некоторые российские компании эту задачу пытаются решить.

На Дальнем Востоке эту задачу уже решили путем взаимодействия с партнерами, которые находятся рядом и имеют опыт оптовой и розничной торговли в Китае, Корее и Японии. Это понятные партнеры, давно работающие, с ними выстроены нормальные отношения. Наши рыбаки на этот оптовый и розничный рынок не претендуют, сознавая, что это очень сложно или практически невозможно. Но выстроить партнерские отношения с бизнесом, там работающим, можно и выгодно. Однако российское государство это не устраивает, потому что оно теряет контроль над финансовыми потоками между различными субъектами хозяйствования. Поэтому оно начинает обвинять рыбаков в продаже Родины. Неважно, кто там оказывается под подозрением, не было бы «Пасифик Андес», появился бы кто-нибудь другой. Главная позиция заключается в том, что государство не в состоянии контролировать денежные потоки между различными участниками и контролировать финансирование рыбодобычи из той части рынка, которая занята оптовой и розничной торговлей. Потому что конечный денежный поток генерируется в розничной торговле.

– Значит ли это, что интегрированные структуры – панацея?

– Можно, конечно, создать интегрированную компанию, которая занимается ловлей рыбы, транспортировкой, переработкой и доведением продукции до розничной торговли. Но если где-то в этой цепочке произойдет сбой, денег не получит никто. Для участников рынка безопаснее, когда каждый сегмент действует самостоятельно, когда цепочка разорвана. Поэтому рыбаки старались на оптовую и розничную торговлю не заходить. Рыбак рыбу выловил, и что теперь оптовик будет с ней делать – это не его проблемы. Поэтому стремление правительства создать такие интегрированные компании, которые контролируют все сегменты рынка, – это очень большой риск.

К примеру, интегрированная структура «Русское море», которая теперь контролирует все звенья в цепочке, но при этом получает дополнительные риски. Где взять деньги, если произошла ошибка хотя бы в одном звене цепи? Допустим, не учли тенденций на рынке, не переработали соответственно рыбу, не смогли ее продать? Количество рисков увеличивается, и система управления усложняется. У вас может попросту не хватить квалификации, чтобы профессионально работать во всех рыночных сегментах.

Нужно создавать компанию с очень хорошим менеджментом, разбирающимся во всех сегментах. И при этом все они должны быть очень хорошо скоординированы. То есть маркетологи, отдел продаж должны четко понимать, что происходит на рынке, должны давать сигналы переработке, ставить соответствующие задачи перед добытчиками и так далее. У каждого сегмента, в свою очередь, есть свои проблемы, связанные с оборудованием, со снабжением, с техническим состоянием флота, с хранением и прочее. В Европе, в Америке на создание и отладку таких структур ушло от 50 до 100 лет. А мы хотим это сделать за год – два! Так не получится.

Даже если вы являетесь прекрасным специалистом по выращиванию укропа, это не гарантирует вам успех за прилавком. Вы не знаете условий рынка, места не знаете, клиентов, торговаться не умеете. То есть вы должны быть универсальным специалистом во всем. А у государства эта идея тотального контроля над всеми сегментами рынка выливается в желание иметь одного субъекта хозяйственной деятельности, который управляет всеми звеньями и посредством финансовой документации представляет полный отчет по каждому из них.

На сегодняшний день правительство очень недовольно тем, что конечная рыночная цена рыбопродукции в 3-4 раза выше той, по которой ее сбывают рыбаки. И рыбакам ставится в вину то, что большая часть доходов достается не им. Но так устроен рынок! И всем его участникам так выгодно вести дела, чтобы диверсифицировать риски, замыкаясь в определенных сегментах деятельности.

Если вы берете все риски на себя, то это не значит, что вы сможете с ними справиться. Например, я не думаю, что мы сможем эффективно работать в оптовой и розничной торговле на европейских рынках. Только в партнерстве с кем-то, только под чьим-то брендом. То же самое касается и японского рынка и тем более китайского. Мы испытываем некую иллюзию о том, что обладаем достаточными финансовыми, управленческими, административными ресурсами, которые бы позволили нам зайти на чужие рынки. Это большая иллюзия. Самостоятельно – нет, только в партнерстве.

Допустим, государству не нравятся китайские партнеры рыбаков, но чем европейские партнеры лучше китайских? Все равно придется сотрудничать с кем бы то ни было. Важно это понять вместо того, чтобы усиливать административный произвол. Ведь получается, что государство определяет, кто будет партнером в вашем бизнесе, а кто нет. С европейскими компаниями вы можете сотрудничать, а с китайскими – нельзя. Не дай бог еще американские партнеры появятся. Я думаю, что за сотрудничество с американским бизнесом…

– …могут подвергнуть еще большему остракизму.

– Это точно означает, что никто из зарубежных партнеров инвестировать такую модель бизнеса, какая существует у нас, не будет. За исключением тех, которым будет гарантирован полный возврат вложений со стороны их собственных правительств.

– Вы сейчас и о переработке говорите?

– В том числе. Ведь бизнес в отдельном сегменте необходимо увязывать с другими звеньями, чтобы понимать его инвестиционную составляющую. Дело в том, что эффективность цепочки всегда зависит от ее самого худшего звена. Если у вас есть некий рыночный конвейер, и одно его звено, например логистика, будет слабой, то вся цепочка будет работать так же неэффективно, как логистика. Это как цикл производства, где один из станков выпускает 10 единиц продукции. Пусть остальные могут вырабатывать по 100, все равно с моего конвейера будет сходить только 10 единиц продукции. И в рыбохозяйственной цепочке эффективность будет зависеть от самого слабого звена.

Если я занимаюсь добычей рыбы, то у меня одна задача: как снизить свои издержки. Но если я контролирую всю цепочку, то я должен думать: как снизить издержки на ловле рыбы, на транспортировке, на ее переработке, на хранении, на оптовой и розничной торговле. При этом количество денег у меня не увеличивается! Предположим, сейчас «Русское море» будет контролировать всю цепочку. Но это не значит, что оно начнет заниматься инвестированием именно рыбодобычи. Возможно, в структуре компании самым слабым звеном является другое. Интегрированная компания всегда будет заниматься самым слабым звеном.

Допустим, мы уходим от китайских партнеров, поскольку государство вводит запрет на это сотрудничество. В таком случае нам самим нужно создать точно такую же систему логистики, систему складов, переработки, которая есть у них. Сколько это стоит, никто не знает. Там она уже была создана, и какая-то часть инфраструктуры уже окупилась. Если сейчас начать создавать новую, с нуля, взамен потерянной, то все инвестиционные затраты лягут в стоимость рыбы. В результате стоимость на внутреннем рынке возрастет. В стране, которая добывает столько рыбы, она будет стоить дороже, чем в Китае, Корее, Японии и в Европе. Вот и все.

То есть у нас в рыбной отрасли сейчас получается парадоксальная ситуация. Чем больше мы вкладываем инвестиций в модернизацию, тем быстрее растет цена продукции на внутреннем рынке. На внешнем рынке поднять цену продукции не получится, там действуют совсем другие законы в результате развитой конкуренции. Наши инвестиционные затраты скажутся на нашем с вами кармане, но никак не на кармане китайца, японца или американца.

– Получается, что ограничения экспорта рыбы, способы которых все время ищут, негативно скажется на внутреннем рынке?

– Как это ни парадоксально, любое ограничение экспорта приведет к росту цен на внутреннем рынке. Таков цинизм рынка.

У чиновников и депутатов есть такая иллюзия: если увеличить рыночное предложение на внутреннем рынке, то это приведет к снижению цен. Но применительно к рыбе такого не получится. Почему? Дефицит современных систем хранения, современных складов, современных систем транспортировки увеличивает риски. Ведь у рыбы ограниченный срок хранения, и если вы ее в этот период не продали, то должны выкинуть ее на свалку. К тому же, согласно нашему законодательству, списать ее нельзя. С испорченной рыбы вы все равно заплатите налоги. Поэтому в стоимость следующей партии вы заложите все свои убытки. И парадокс рыбного рынка состоит в том, что чем больше мы начинаем заставлять рыбаков везти на внутренний рынок и ограничивать экспорт, тем с большей динамикой роста цен мы сталкиваемся. Обратного не происходит.

И второй момент, о котором надо всегда помнить. Рыба в Москве будет всегда стоить дешевле, чем в рыбодобывающих регионах.

– Потому что ее туда все везут?

– Нет, рыба в Москве будет стоить дешевле, потому что так выстроен рынок, это называется эффект агломерации. В таких крупных центрах, как Москва или Санкт-Петербург любая продукция стоит дешевле, чем в тех местах, где она произведена. Несмотря на транспортные расходы. Так устроен рынок. И больше всех от ограничения экспорта пострадают живущие на окраинах, в рыбодобывающих регионах.

Но если мы ограничиваем экспорт, то динамика цен в Москве и динамика цен на периферии будет разной. Во Владивостоке, к примеру, она будет большей.

К сожалению, люди, которые занимаются государственным регулированием, очень часто не разбираются в экономике. Они могут прекрасно разбираться в рыболовстве, но экономика – это тоже особый вид деятельности, с которым нужно считаться. Жители приморских городов съедают рыбы больше, но каждый килограмм обходится им дороже. И так будет всегда. Это относится к числу рыночных парадоксов, о которых люди, занимающиеся реформированием рыбного хозяйства, должны знать.

Чем больше у меня доля экспорта, тем дешевле я могу продать какую-то часть на внутреннем рынке и компенсировать потери экспортной ценой. Но когда складские мощности ограничены, особое значение приобретает скорость реализации. При высокой скорости можно снизить цену, но продукция будет продаваться в прибрежных регионах, она не дойдет до Москвы. Государство это тоже не устраивает. Тогда у чиновников возникает желание ограничить экспорт, чтобы рыбаки вынуждены были направлять рыбу на внутренний рынок. Но при таком подходе возникает целый ряд побочных эффектов.

Любой административный произвол, любой административный ограничитель, который вы вводите (связанный с квотами, с принуждением продавать здесь или там) всегда, подчеркиваю, всегда приводит к двум результатам. Количество продукта на рынке сокращается, и стоимость его увеличивается. Вот и все. История других примеров не знает. Как только начинается усиление административного давления, бюрократического контроля, стоимость продукции на внутреннем рынке всегда растет.

– Вылов минтая, к примеру, стабилен, около 1700 тысяч тонн. Как он может уменьшиться? Все, что выловили, так или иначе появится на рынке.

– Давайте разберем ситуацию. Допустим, вводится ограничение на экспорт. Внутренний рынок потребляет 400 тыс. тонн рыбы. Флот выловил 1 млн. 100 тыс. Выясняется, что на 700 тыс. тонн нет спроса. Складов на хранение этих 700 тыс. тоже нет. Либо мне ее придется выбросить, либо, как это было в советские время, я должен отдать ее на корм норкам и получить свой доход от продажи шкурок. Но норок нет, их всех извели. Значит, должны появиться какие-то мощности, которые могут переработать эти 700 тыс. тонн в некий продукт, который будет генерировать денежный поток. Причем продукт, пользующийся повышенным спросом. И не только на внутреннем рынке. Но пока этих мощностей нет, я установлю на 400 тысяч тонн такую цену, чтобы полностью компенсировать свои затраты на вылов 1 миллиона 100 тысяч. На следующий год я уже 1 миллион 100 ловить не буду. Я выловлю 400-450. В конечном итоге ограничение экспорта приведет к тому, что я самостоятельно ограничу вылов. И смысла перераспределения этих 700 тыс. тонн между другими пользователями нет.

Рынок жесток в этом отношении. Государство наивно предполагает, что оно – самый лучший регулятор деятельности в отрасли. Но отрасль обладает внутренними механизмами саморазвития и саморегулирования. Да, мы, может быть, сможем выловить и 2 млн. тонн, но кому это надо? Установился определенный объем потребности рынка, и больше этого объема никто ловить не будет. Ведь если вы, например, начнете выбивать икры по 12%, то цена на нее упадет и вы не получите тех прибылей, на которые рассчитывали. Затрат будет больше, обрушится рынок минтаевой икры, а денег в результате вы получите столько же.

– Чья, кстати, была идея ограничить выход икры минтая величиной в 4,5%?

– Это механизм саморегуляции. Рынок заставляет бизнесменов, занимающихся одним и тем же видом деятельности, не устраивать друг другу гадостей. Это не картельный сговор, это обыкновенная логика экономического поведения. Не надо плевать в чужой колодец. При общественной системе орошения можно ли перекрывать канал для того, чтобы пустить всю воду на свой участок? Можно. Тогда урожай погибнет у всех остальных. Является ли равномерное распределение воды в системе орошения картельным сговором? Это есть логика нормального экономического поведения. Кроме того, 4,5% – это не чья-либо идея, это научно обоснованная норма, которую разрабатывает ТИНРО-Центр. Научные исследования показывают, что эта величина выхода икры минтая подтверждает реальные объемы вылова рыбы и гарантирует сохранность популяции. Большие величины свидетельствуют о перелове.

Рынок обладает способностью к саморегуляции. Вмешательство в законы рынка даже с самыми благими намерениями приводит к большим потерям, чем сиюминутные выигрыши. Но потери никто не считает. Можно отрапортовать о том, что среднедушевое потребление в результате ограничения экспорта возрастает, но это будет иллюзией. Как я уже говорил, в результате ограничения экспорта цена на внутреннем рынке вырастет, а значит, потребление уменьшится. Так что это фантазии.

Есть два подхода к регулированию. Экономический, и когда кратковременно общее состояние может улучшиться, но потом появятся плачевные результаты. Последствия, которые приводят к разрушению сложившихся пропорций, механизмов, тенденций.

– Тогда, Михаил Васильевич, все эти разнонаправленные действия и заявления создают такое впечатление, что никто не понимает, что делать с рыбной отраслью, с ее спецификой. Отсюда и очередное переподчинение Росрыболовства Минсельхозу. Ведь это уже было, причем неоднократно.

– Я думаю, что никто в самом деле не понимает. Во-первых, этой специфической отраслью давно не занимались экономисты, все время ею занимаются специалисты технической и технологической направленности. Экономически отрасль серьезно не анализировали на государственном уровне, как занимаются финансовым рынком или инвестиционным. Только кажется, что там все очень просто – рыбу выловили и поставили в магазин. Полагают, что если рыба – качественный продукт, то ее купят. Иллюзия. Люди, которые сейчас занимаются регулированием, исходят из того, что рынок рыбной продукции – это рынок так называемой неконтролируемой эластичности. Есть некая иллюзия, что существует дефицит на эту продукцию. То есть сколько бы ты ее не поставил, столько у вас ее и купят.

Я не видел ни одной серьезной работы за последние пять лет, которая бы анализировала экономику рыбной отрасли. Серьезной работы, которая бы вызвала соответствующее обсуждение на уровне правительства или Росрыболовства. Единственный человек, который иногда выступает с экономическим анализом, это глава АДМ Герман Зверев. Я не слышал, чтобы управление экономики Росрыболовства давало какую-то оценку рынка. Рынок пытаются анализировать бизнесмены.

– В силу необходимости.

– Для них понимание рынка – это неотъемлемая часть профессиональной деятельности.

– Но ведь чиновники должны экономически просчитывать последствия любых своих решений.

– Ну что вы. Тогда за них нужно будет нести ответственность. Управление отраслью сейчас носит технологический и технический характер. Кроме того, в отрасли происходит лоббирование интересов отдельных групп рыбаков и принимаются законодательные акты в качестве реакции на это лоббирование. (В принципе, это нормальная практика правового регулирования). Кроме того, плохо выстроена система межотраслевого взаимодействия.

– Но стратегия развития рыбной отрасли существует.

– Она служит только одной цели – обоснованию бюджетных расходов. При этом неизвестно, насколько все эти бюджетные затраты эффективны. Если вы тратите бюджетный рубль на развитие отрасли, то сколько граммов рыбы дополнительно мы выловили на этот рубль? Если расходы направлены на повышение эффективности отрасли, то как расходы повлияли на показатели?

Привлечь экономистов к управлению не так сложно. Но для чиновников проще заниматься техническим и технологическим регулированием, чем заниматься экономическим и правовым. Экономическое и правовое более сложно и сопряжено с большей ответственностью, к тому же оно требует другой системы управления и другой системы коммуникаций, других взаимоотношений с бизнесом. А технические и технологические решения очень легко обосновываются.

Запретить, ввести ограничения – просто. Почему ограничить? Потому что люди мало рыбы едят. Разве это требует обоснования? Это на уровне здравого смысла. Никто не собирается считать, как это решение скажется на потреблении, на ценах, какие будут экономические эффекты и потери, которые понесут рыбаки, и какое количество предприятий при этом разорится. В результате может оказаться, что через пару лет вообще некому будет рыбу ловить.

Давайте, например, запретим продажу сырой нефти. Пусть всю ее перерабатывают. И что будет с предприятиями? Все начнут строить нефтеперерабатывающие заводы? Это же глупость. У нас уже был пример, когда ввели запретительные меры на экспорт круглого леса. Тоже возобновляемый ресурс. С иллюзией, что все начнут строить лесоперерабатывающие предприятия. В результате одна половина прекратила заниматься этим бизнесом, а вторая перешла на нелегальное положение. Оттого что вы запретите экспорт рыбы, никто ее перерабатывать больше не станет. Те, кто не найдет себе места на внутреннем рынке, разорятся, уйдут в другие сферы, останется только тот объем компаний, которые будут четко понимать, что нужно внутреннему рынку.

– Селедка и лосось?

– Вы когда краба покупали, живя у моря?

– Обычно краба покупают к праздничному столу.

– А в европейской части России кому придет в голову покупать краба? Еще «Дальморепродукт» в советские времена свыше 90% своего краба отправлял на экспорт. Не было спроса на внутреннем рынке.

Вообще потерять экспортный рынок ума большого не надо. Но зайти на него второй раз не удастся. Большего подарка американцам или другим нашим конкурентам на мировом рынке сделать невозможно. Наш уход из того же Китая тут же будет занят другими игроками. Рынок конкурентный, на нем тесно, каждый на нем держится, вцепившись зубами.

– Но нам же объясняют, что в мире дефицит продовольствия.

– Этот дефицит в головах тех, кто это говорит. Но у нас в России никогда не было и не будет дефицита рыбы. У нас может быть дефицит бананов, абрикосов, ананасов. Возможно, у нас будет дефицит хорошего мяса. Но у нас никогда не будет дефицита рыбы. Таковы особенности России.