В Художественном музее Новокузнецка (работ двадцать выставлены в окнах) открыта персональная выставка Анатолия Храброго «Пейзаж». Любопытную, на мой взгляд, характеристику творчества своего отца дал Илья Храбрый, причислив его к «дальневосточной школе» (Анатолий Геннадьевич учился живописи во Владивостоке). Мы попробовали продолжить эту тему: там определенно другой свет — более яркий, там, на берегу океана, все колеблется и ежесекундно меняется. Об этом передает ДВ-РОСС.

И эту мысль здорово иллюстрирует картина, открывающая экспозицию: облака несутся по небу, отражаясь в воде, — воздушный и водный простор, разделяемый узкой полоской тверди. Слово «простор» в этом контексте ключевое и неоднократно повторяется в названиях картин. «Свежий день», «Бурный день», «Половодье» и так далее — только другое название простора.

Потому что «Свежий день» — это те же река в ряби и несущиеся над ней облака. Отойди на пару-тройку шагов назад — почти физически ощутишь мощное дуновение. Как будто открыл окно, а в него ворвался свежий ветер из такой глубины (она словно засасывает), которая называется вечностью, пишет для «КузПресс» Валерий Немиров.

Чувство острейшее. Однажды я почувствовал его, лежа на гладкой спине огромного камня посередине Казыра и глядя в небо, где неслись облака. Так они неслись десять тысяч лет назад, так они будут течь и через десять тысяч лет.

Эта наша «муравейность» на фоне красоты по имени вечность улавливается в картинах Анатолия Храброго, где вдруг обнаруживаются человек и его «деяния»: «Местный житель», где этот житель и избы деревни практически тонут в буйной траве и кустах; «Таежный разговор», где едва различаются костер и фигуры людей: легкое дуновение, и погас костер, замолкли голоса людей, а таежный разговор ведет только река на камнях переката…

Никому не хочу навязывать своих впечатлений, но что-то этакое — грустное и философское — видится мне в этой картине мира.

Пейзаж — жанр, при всей кажущейся простоте, сложнейший. Уже потому что не только в русской, но и мировой культуре всегда мыслился как некое отражение человеческой души, даже отождествлялся с ней. И я чрезвычайно рад тому, что кондовому примитивному «реализму» на выставке Храброго-старшего не отведено ни пяди, зато полно глубоких — может, и не слишком внешне очевидных — размышлений о мире вокруг нас, о нас самих.

Отмеченная ранее любовь художника к пограничным — переменчивым — состояниям легко читается в серии работ, где вода набегает на прибрежную гальку, где круглые каменья различаются под тонким слоем колеблющейся воды. Кстати, здесь палитра художника становится строгой — никакого «буйства» красок. Как, к слову, в очень точной, почти графически монохромной картине «Осеннее серебро»: кажется, холодный ветер сдул вместе с листьями все краски природы.

Зато уж красочное раздолье там, где Анатолий Храбрый изображает «Летние цветы», «Медунки», «Березы», «Многоцветье», «Желтые цветы» и так далее, и так далее. Здесь пейзаж словно взрывается красками, он собственно исчезает в них, размывая, точнее, делая ненужными подробности — только чистая экспрессия.

Что и требуется доказать. Мне нравятся такие трюки.