Завершается юбилейный, 80-й сезон в Приморском академическом театре имени Горького. Отгремели юбилейные торжества и бенефисы, отшумели ударные гастроли в США. Жизнь театра вошла в ритм: репетиции, премьеры, ежедневные спектакли. Именно о работе «Владивосток» и говорил с одной из ведущих актрис театра – Мариной Волковой. Об этом передает ДВ-РОСС.

Всем актерам, которые были гостями рубрики, посвященной юбилею театра, «Владивосток» задавал одни и те же вопросы. И каждый раз ответы были разными, и каждый раз из них формировались портреты актера и театра, которому он служит.

— Я стала актрисой потому, что…

– Всегда этого хотела, мечтала с детства, – продолжает наш вопрос своим ответом Марина Волкова. – Говорят, в жизни ничего случайного не бывает. Так оно и есть. Мама случайно прочитала о наборе в детскую театральную студию при бывшем Театре юного зрителя (сегодня Театр молодежи). Мы пошли на отборочный тур, я прошла все три. На втором туре, кстати, чуть не срезалась: там надо было петь, а со слухом и голосом у меня не очень. Взяли меня только благодаря очень смешной песенке, которую я пела. Было мне тогда 12 лет. В этой студии я познакомилась со своим будущим мастером – Ольгой Балуниной, с будущими коллегами – Мишей Марченко, Стасом Мальцевым.

Мама никогда не противилась моим желаниям, скорее, – помогала, потворствовала. Но когда после школы я сказала, что иду на театральный факультет, все же попыталась отговорить. Я увлекалась косметологией, делала маме разные маски. И она спросила: может, пойдешь учиться на косметолога? Это и хлеб, и занятие хорошее. Кстати, меня и Ольга Балунина отговаривала, дескать, актерская профессия не аплодисменты и букеты, не мед и розы, а тяжелый труд. Так что в каком-то смысле я была готова к будущим сложностям. Но, конечно, не задумывалась о материальной стороне дела, о том, что далеко не всегда актерская профессия дает возможность прокормить себя, свою семью. Я вообще – не поверите – так мало думала о деньгах во время учебы в институте и первые годы работы в театре, что даже первую зарплату в Театре имени Горького получила не сразу. Если бы не мой учитель Андрей Бажин, который остановил меня у кассы и поинтересовался, собираюсь ли я получать деньги, то, наверное, так и прошла бы мимо. Таким неважным это казалось.

– Сегодня вы преподаете в Академии искусств.

– Да, но не студентам. Работаю с детьми. Много лет меня звал на курс Александр Запорожец, но я не готова брать на себя такую ответственность. И даже работая с детьми в студии, я часто им говорю: «Меня отговаривали быть актрисой все – от педагога до соседки по дому. Но я так хотела стать актрисой, что все это преодолела. Если ваше желание так же сильно – поступайте на актерский. Если нет – найдите другую профессию». Рассказываю им, что наша работа – не сахар. Чтобы не разочаровывались потом.

– Вы начинали в Театре ТОФ, какие дороги привели вас в театр имени Горького?

– На четвертом курсе мы – наш курс – образовали труппу Театра ТОФ. Думаю, все помнят эту историю, повторять не стану. Скажу только, что не мечтала о работе в горьковском театре. Есть Театр ТОФ, там все родные и знакомые, пусть уж будет. И вдруг через некоторое время встречаю Галину Бакшееву. И она говорит: «Марина, с вами хочет познакомиться Ефим Семенович, предложить вам работу…». Я заволновалась: «Как же так, я ведь уже в другом театре работаю». На что Галина Ивановна сказала как отрезала: «Марина, вы что, дура? Не раздумывайте даже!». Я ходила, маялась, советовалась с однокурсниками. И все мне говорили: «Волчара, не майся дурью, иди! Дважды тебя звать не станут. Не упускай шанс». Волчара – это мое прозвище, с детства, со школы. Оно мне нравится, я совсем не против, оно для меня звучит как белое, пушистое, родное.

В итоге я все же пошла на беседу с Ефимом Семеновичем. Очень волновалась. Но буквально с первых минут беседы все как-то само собой успокоилось, улетучилось волнение – и на следующий день я уже забрала документы в Театре ТОФ и стала актрисой Театра имени Горького. Прошло с тех пор почти 17 лет.

– Что-то вас удивило в театре?

– Нам в институте педагоги говорили, что часто внутри театров, внутри труппы складываются очень сложные отношения, люди друг другу каверзы строят. Но в Театре Горького меня поразило, что он, как семья. Меня очень тепло, хорошо приняли. Я боялась, стеснялась, а выяснилось, зря. Не было притирок или каверз, вошла в коллектив – и все. И так оно идет по сию пору.

— Я думала, что актриса – это… А оказалось, что…

– Не буду кривить душой, иллюзии у меня насчет профессии были. Не скажу, что обижена судьбой, ролей у меня достаточно. Но не думала, что будут такие моменты, когда ты не занят в спектакле и не знаешь, куда себя деть, что делать. Возникает ощущение ненужности, хотя это и не так. К этому я была не готова.

Да, я знала, что актерская работа не сахар. И пошла в эту профессию не ради славы. Мне даже процесс репетиций нравится больше, чем игра на сцене.

Не скажу, что подчинение дисциплине, режиссерскому решению, которое во многом составляет суть профессии актера, так уж для меня сложно. Недавно слышала интервью Владимира Познера с Аленом Делоном. И Делон сказал: «Я не актер, я артист. Артистом рождаются, а актеры воспитываются».

Сейчас сделаю лирическое отступление. Мама говорила, что когда мне было семь лет, меня впервые отправили в дальний гастроном за молоком. С бидончиком и монетками в ладошке. А папа тихонько пошел следом – проверить, как и что. И вот он видел, как я потеряла деньги, расплакалась. Села на лужайке, плакала. Потом пошла назад, нашла деньги, вернулась на полянку и стала… изображать, как я потеряла деньги. Вот так и дошла до магазина. Выходит, с детства играла. Артистка, значит. А потом у меня были отличные педагоги, которые воспитали во мне актрису.

И сложности, как мне кажется, возникают не в работе, а в притирке к режиссеру. Я только недавно стала позволять себе возражать и спорить с режиссером, а раньше только молчала и подчинялась. Вот это сложно.

– Ваша работа с вами идет домой?

– А иначе невозможно. Если дом мы еще стараемся отключить, приходя на работу, то отключить работу, когда приходишь домой. Я не психопатка и не нахожусь все время в образе, но… Ученому, когда он пишет диссертацию, невозможно отключить мозг и не думать о своей работе. Так и у нас.

Я нормальный адекватный человек. После репетиции выхожу из образа, из роли. И домой иду, думая уже о другом. Но в процессе репетиции я сама себе задаю вопросы, вот они и не отпускают меня даже ночью. А потом – бац! – что-то с ролью начинает вырисовываться.

– Мечтали ли вы о каких-то ролях?

– Нет. Я, наверное, реалистка. Патологической мечты о какой-то роли нет. Рада любой работе, любой роли. Ой, нет, вру. Я с детства мечтала сыграть Бабу-ягу, правда-правда. Но Николай Тимошенко, когда ставил «Царевну-лягушку», пригласил на эту роль Валентина Запорожца, вот ведь обидно, правда?

— Я пережила это вместе с театром…

– Конечно, это потери. Без кома в горле не могу вспоминать – Владимир Смирнов, Юлий Гриншпун, Александр Пономаренко, Людмила Болдырева, Татьяна Данильченко. Тяжело. Очень. Не уход человека из театра, а уход навсегда. И атмосфера театра¬семьи, где все близки друг другу, способствует тому, что такие вещи воспринимаются острее. Простите. Очень трудно об этом говорить.

Владимир Смирнов – целая эпоха в театре. Благодаря шоу Ефима Звеняцкого и Владимиру Смирнову мне удалось во многом исправить свой вокал. Владимир Анатольевич вселил в меня уверенность, что я могу петь.

Шоу дало мне возможность увидеть себя в другой ипостаси, поработать в необычной атмосфере. По сути, это был отличный тренинг! Да, его многие ругали: мол, вертеп. Нет, это возможность для актера как-то иначе себя реализовать, проявить другие стороны своей натуры – петь, танцевать. Не в каждом спектакле мы поем и танцуем.

— Я ликовала по этому поводу вместе с театром…

– Но, с другой стороны, и радость в таком коллективе воспринимается острее, ярче. Не могу не вспомнить, как все радуются, когда кому-то присваивают звание или награду.

Какая радость была для меня, для моей лучшей подруги Яны Мялк – первый юбилей театра, 65-летие, которое мы застали. Как мы готовились к нему, какой был драйв! До сих пор помним это.

А какое счастье – гастроли! В Москву, к примеру. А в Штаты?! Да это же воспоминания, которые никогда не изгладятся. Я до сих пор переписываюсь в соцсетях с людьми, с которыми познакомилась на наших ноябрьских гастролях в США. Это была сказка. Спасибо Ефиму Семеновичу!

– Но ваши встречи с публикой случаются не только в зале театра и на гастролях, но и на выезде.

– Да, вот буквально вчера мы вывозили в Большой Камень спектакль «Лямур». Да где мы только в Приморье не были! Где публика искреннее? Не скажу за искренность, скажу за прием. Мне кажется, люди, живущие во Владивостоке, самую каплю избалованы. Они ходят на спектакли, оценивают, принимают его или нет. Они – театралы, в каком-то смысле избалованы.

В крае – нет. Ведь туда чаще всего приезжают с «гастролями» те, кого Ефим Семенович справедливо называет «пузочесами». Много раз видела, как участники столичной антрепризы, толком не проснувшись, репетируют очень быстро, быстро играют спектакль – и улетают, чтобы завтра повторить его в Хабаровске или Иркутске. Конечно, бывает и честная антреприза, когда приезжают профи. Но чаще всего вот такое. И в край везут именно такие антрепризы. А людей все равно не обманешь, они же понимают, что им показывают.

Поэтому нас, горьковцев, встречают очень тепло. Всегда. Понимая, что мы привозим честную работу и настоящее искусство. Они жадно смотрят, другого слова не подберу. Вот «Лямур» мы играли – а в спектакле этом много смешных моментов – они смеялись так, словно старались отдать весь смех до конца, так искренне, так тепло. Долго не отпускают, аплодируют. Они более открытые, соскучившиеся по честному искусству.

В моей гримерке обязательно…

– Ох, одно время у меня был пунктик. Я открывала гримерку и говорила: «Здравствуй, моя гримерочка!» Потом это прошло. Гримерка – это одновременно дом и в то же время перевалочная база. Там хранится вся моя косметика, но в то же время туда приносят и уносят костюмы, там постоянно кипит жизнь, что-то меняется. Здесь я обязательно храню подушку или плед, чтобы можно было в перерыве вздремнуть, например. Отдохнул – и опять к бою готов, к вечернему спектаклю.

А еще на моем гримировальном столе все должно стоять в определенном порядке, только так и не иначе. И мне очень сложно гримироваться на выезде: не тот свет, все мешает, все получается не так.

— Вот был такой случай…

– Все знают, что я не поддаюсь на розыгрыши на сцене, что меня трудно спровоцировать на смех. Как говорят, Волчара – кремень, не колется. А расколоть, честно скажу, пытаются постоянно.

В «Поминальной молитве», когда моя героиня Годл уходит за любимым в Сибирь и уже прощается с родными, одна из ее сестер – Бейлке, которую играет Оля Налитова, таким тонким голоском причитает: «Годл, Годл, не уезжай!». Я опрометчиво рассказала Оле, как смешно она это произносит. И началось. Чего только мои «сестры» не делали. И уши из-под платков смешно выставляли, и в нос себе что-то запихивали, и на лбу писали: «Не уезжай!», и Оля тоненьким голоском после своей реплики добавляла: «Годл, ну хоть на пейджер скинь, как добралась!» В определенный момент это меня стало доставать. И я придумала: пришла в гримерку Оли Налитовой, попросила рабочих закрыть меня снаружи, обмотала шарф вокруг шеи и забросила его на люстру. Когда вошли Оля и Яна Мялк, конечно, в первую минуту они были в шоке. А потом я открыла глаза и сказала: «Девочки, все, хватит приколов!»

– Что-то помимо театра в вашей жизни есть? Ну не знаю, вдруг вы вяжете…

– Вяжу! Именно! Крючком вяжу амигуруми (искусство вязания на спицах или крючком маленьких, мягких зверушек и человекоподобных существ). И если я беру в руки крючок, то это – до свидания, весь мир. Ничего не вижу, ничего не слышу. И сутками буду вязать, пока не закончу.

— Пожелание театру.

– Стабильности. Взлетов. Творчества в самом наивысочайшем проявлении. Хороших работ – коллегам. Достатка и зрительского признания.