На Каннском кинофестивале показали «Печать греха» Цзя Чжанке, одного из самых известных в Европе китайских режиссеров — «диссидентов поневоле». Сюжет его новой картины состоит из четырех новелл о четырех регионах постсоциалистического Китая, в которых герои пытаются встроиться в жизнь не по лжи при помощи насилия. Об этом передает ДВ-РОСС.

Первое по-настоящему масштабное событие Канн-2013 – «Печать греха», новый опус китайца Цзя Чжанке. Нет сомнений, что при звуках имени этого автора многие российские зрители, даже синефильски настроенные, недоуменно нахмурят брови и полезут в «Википедию».

А в Европе его превозносят с конца 1990-х, когда Цзя стал негласным лидером нового поколения китайского кино, посмевшим снимать кино «незаконно», то есть без одобрения властей и, соответственно, без надежды на национальный прокат. К тому моменту знаменитые режиссерские «звезды» конца ХХ века Чжан Имоу и Чень Кайге уже взяли приступом и фестивали, и даже «Оскар», понемногу продвигаясь в сторону квазиголливудского гламура, международных копродукций и Олимпиады в Пекине.

Кто-то должен был подхватить знамя политического и эстетического диссидентства в Китае – и таким человеком стал Цзя Чжанке.

По понятным причинам российские прокатчики долго его игнорировали: анемичный, с намеком на документальность стиль, актеры-непрофессионалы, акцент на повседневную, непарадную сторону современной китайской жизни, отсутствие ярких сюжетных конфликтов и привычного азиатского красочного символизма настраивали против. Это особенно обидно с учетом того, как много параллелей между трансформациями китайского и советского\российского социумов и как едко, выразительно и емко эти процессы показаны в картинах Цзя Чжанке.

Его «Платформа» (2000), которую критики сравнивают с фильмами Алексея Германа, — тонкая и умная реконструкция недавнего прошлого. «Неведомые удовольствия» (2002) — поэтичный и язвительный портрет потерянного поколения «нулевых». А завоевавший «Золотого льва» фильм «Натюрморт» (2006), рассказывающий о новых великих стройках и исковерканных судьбах их участников, описывают фрустрации и фобии постсоциалистического общества куда точнее, чем любое российское кино, равно как и полудокументальный «24 city» (2008) о закрытии крупной фабрики.

Говоря проще, перед нами один из самых интересных режиссеров нового столетия.

Для китайского кино он фигура, сопоставимая с такими гигантами, как Ай Вэйвэй в современном искусстве, Тан Дун в музыке или недавний нобелевский лауреат Мо Янь в литературе.

«Печать греха» — исключительно эффектное тому подтверждение, пишет «Газета.ру».

Масштабная фреска представляет единый портрет современного Китая, разбитый на четыре сюжета, отнесенных к разным климатическим и географическим зонам – от сурового индустриального севера до либерального прозападного юга. Связаны истории лишь тематически: во всех четырех творится несправедливость, которую герой-одиночка преодолевает или пытается преодолеть при помощи насилия.

Бывший шахтер, взяв в руки дробовик, мстит коррумпированному председателю деревни и бизнесмену, продавшему шахту; безработный пролетарий отказывается вести убогую семейную жизнь, предпочтя участь свободного грабителя. Брошенная трусливым любовником хостес массажного салона убивает клиента, сделавшего ей непристойное предложение. Наконец, в последней новелле молодой рабочий переживает неудачный роман с девушкой из стрип-клуба. Его — единственного, кто отказывается от бунта и жестокости, — ожидает крах всех надежд. Но такое же тотальное фиаско подстерегает и мстителей из предыдущих сюжетов: вслед за актом насилия приходит опустошение.

Прежде тщательно избегавший жанровых клише Цзя Чжанке на этот раз осознанно пользуется ими. Более того, отсылает зрителя к старейшей форме азиатской развлекательной литературы и кино, романа или фильма о боевых искусствах «уся» (правда, в «Печати греха» никто не летает, а вместо меча используют складной нож для резки фруктов), и к хрестоматийным китайским операм, фрагменты из которых ненавязчиво включены в структуру картины.

Парадокс заключается в том, что все четыре трагедии – случаи из реальной жизни, позаимствованные из выпусков новостей: узнав о них, режиссер и решил изменить привычной тематике, впервые исследовать социальные и психологические корни насилия, захлестнувшего страну.

В очередной раз приходит мысль о том, каким актуальным и нужным был бы подобный фильм в современной России; собственно, нашумевшая история фермера из «Долгой счастливой жизни» Бориса Хлебникова запросто могла бы стать еще одним сюжетом «Печати греха».

На наших глазах человек из толпы, незаметный и априори бесправный гражданин исполинского государства, решает взять свою судьбу в собственные руки – и тут же перевоплощается в эпического героя.

Увы, в прозаичной реальности, показанной Цзя скупо и достоверно, места таким рыцарям нет: они обречены на неуспех даже не как грешники или преступники, а как одиночки, тонущие в океане повсеместной покорности и безразличия. Различие между героями и всеми остальными подчеркнуто даже на уровне актерской игры: на роль шахтера режиссер взял фактурного Цзяня Ву, игравшего у Чжана Имоу, Цзяня Яна и даже Джеки Чана. Роль безработного с пистолетом исполнил Вань Баодзянь – также неоднократный лауреат фестивальных наград. Девушку с ножом сыграла жена и любимая актриса Цзя — красавица Цзяо Тао, и только бессловесный улыбчивый персонаж финальной новеллы – дебютант-непрофессионал; не деятельный бунтарь, но жертва системы.

Во многих фильмах Цзя присутствует сдвиг, уводящий с реалистических рельсов куда-то в сторону – иногда почти незаметный, но всегда увлекательный: к примеру, в натуралистическом, снятом на цифровое видео «Натюрморте» в небе вдруг мелькнет НЛО, а потом футуристическое здание взлетит в космос, как ракета, – и все это незаметно для персонажей, продолжающих вести свою скучную, нелепую, несчастливую жизнь.

В «Печати греха» тоже есть место житейскому сюрреализму: кадры с перевернутым грузовиком, полным помидоров, достойны раннего Тарковского (к тому же помидоры живописнее яблок), марш стриптизерш в пилотках и кителях под советскую хоровую песню уморителен (тут же вдруг появляется сам режиссер в роли одного из клиентов борделя), а встреча одной из героинь с прорицательницей, «женщиной-змеей», напоминает лучшие сцены из фильмов Дэвида Линча. Однако нельзя не заметить, что акции индивидуального сопротивления тоталитарному обществу подавления смотрятся так же дико и причудливо, как отклонения от принятой нормы.

И за этим сквозит уже не усмешка остроумного киношника-стилизатора, а жесткая концепция: протест неизбежен, протест необходим, протест обречен.

«Печать греха» (сайт kinopoisk.ru переводит название как «Прикосновение греха») завершается планом молчаливой публики – массовки, стоящей у оперной сцены и ждущей развязки классической трагедии о суде над убийцей. Если верить «Печати греха», то пассивные свидетели смены эпох, так часто попадавшие в объектив камеры мнимо-бесстрастного режиссера-наблюдателя, уже готовы взобраться на сцену и взяться за оружие. Развязку этой трагедии сообщит История.