НА САХАЛИНЕ ТЕПЛО ПРИНЯТ САМЫЙ СКАНДАЛЬНЫЙ СПЕКТАКЛЬ ЛАБОРАТОРИИ СОВРЕМЕННОЙ ДРАМАТУРГИИ
Каждый спектакль сопровождался обсуждением, и зал во время него был почти так же полон, как и во время просмотра.
Напомним, по условиям эксперимента четырем режиссерам предстояло за несколько дней поставить в Чехов-центре по «эскизу спектакля» — по предложенной буквально накануне пьесе современных авторов. Произведения для сахалинской лаборатории были отобраны художественным руководителем театра Никитой Гриншпуном, причем принцип отбора, по его словам, был один: «они разные». Два «текста» польских авторов — «Ночь» Анджея Стасюка и «Двое румын, говорящих по-польски» Дороты Масловской, «Остров Рикоту» Натальи Мошиной и «Приход тела» братьев Пресняковых. Работать с ними предстояло опытному Вячеславу Кокорину и молодым режиссерам Дмитрию Егорову, Андрею Корионову и Марату Гацалову.
Очевидно, что последнему досталось самое трудное — произведение братьев Пресняковых. Текст не просто шокирующий — остальные, особенно первые два, тоже не о борьбе хорошего с лучшим, но, тем не менее, поддающиеся «действенному анализу», попросту говоря — внятные.
В этой же пьесе описана цепь событий, одно нелепей и страшней другого, связанных между собой иррационально — как это бывает во сне. Грубо говоря, перед нами бред, кошмар — в прямом смысле слова. Или, если помягче — образец сюрреализма. При этом написана пьеса интересно и, несмотря на глумливое название, имеет право на жизнь в качестве литературного произведения. Не исключено, что в виде киносценария она еще дождется своего Бунюэля, но сценическая ее судьба пока складывается несчастливо — за восемь лет только новый худрук Чехов-центра отважился предложить ее к постановке в своем театре — в качестве «лабораторной работы».
Слишком много в этом тексте того, что считается в театре табу — секс, насилие, грубый натурализм, мат и так далее. Того, что мы в избытке видим в жизни и на экране, но никогда «прямым текстом» на сцене.
Как рассказал после спектакля Марат Гацалов, на чтение пьесы и раздумье, браться ли за эту постановку, у него было около суток. И четыря дня — на репетиции. В итоге получился почти часовой спектакль, в котором были заняты не только актеры Чехов-центра, но и рабочие сцены, и администрация театра — довольно много народа, изумившего режиссера дисциплиной и самоотверженностью. Причем спектакль вышел вполне полноценный, где все актеры знали роли наизусть, а мизансцены были проработаны.
Игрался спектакль на импровизированной малой сцене — в фойе на втором этаже театра. Зрительный зал был полон и в целом остался доволен увиденным.
Скандала не произошло. Мертвую девочку, как и следовало ожидать, изображала кукла, кое-что из текста было вырезано, ненормативная лексика была произнесена, но без энтузиазма, тема секса в постельной сцене не раскрыта. Но главное, режиссер буквально в два приема привел абсурдный текст к «системе Станиславского» — к здравому смыслу. Во-первых, введя в действие дополнительного персонажа — «режиссера», который произносит авторские ремарки и (тут уже немного отсебятины) руководит репетицией и одновременно фотосессией. А во-вторых, отстранив происходящее на сценической площадке от зрителей частыми вспышками фотокамер.
И все — дальше, до самого последнего момента спектакля, было не страшно. То есть вещи, конечно, происходили жуткие, но уже не рядом, а «на экране», и актеры, произнося текст и изображая эмоции, подчеркивали, что играют убийц, маньяков и еще черт знает кого — играют, а не живут их жизнью. Временами зал смеялся.
Но когда уже все было сыграно и текст дочитан до конца, случилось неожиданное — на площадку вышла настоящая живая маленькая девочка, проследовала мимо замерших актеров, повернулась к зрителям и посмотрела на этих взрослых людей беззащитным взглядом немного смущенного ребенка. И вот в эту самую последнюю секунду спектакля внезапно пропал «экран», отстранявший зрителей от только что увиденного и услышанного — и это был шок…
Аплодисментов не было, но последовавшее за спектаклем обсуждение показало, что зрители работу московского режиссера в целом приняли и одобрили. Вновь, правда, была поднята тема «мата на сцене», но ненадолго — смертельно уставший режиссер оборвал зрительницу: «Мата не будет на сцене, когда вы сами перестанете ругаться».
В основном же говорили о том, что на Сахалине есть зритель, психологически готовый к подобным постановкам, и что для таких спектаклей сахалинскому театру нужна малая сцена. В завершение руководитель лаборатории современной драматургии Олег Лоевский напомнил о задаче театрального эксперимента — дать возможность зрителю увидеть современника и попытаться понять, что с нами происходит.
Наталья Крапивина.
Добавить комментарий