Дальний Восток обласкан вниманием федерального центра и получил новый режим управления, но пока остается сырьевой периферией страны и суммой не столь уж многочисленных локальных проектов. Его вывод из неустойчивого состояния в перспективе зависит от снижения уровня управленческих противоречий и диверсификации дальневосточной экономики, считает Ростислав Туровский, вице-президент Центра политических технологий, передает ДВ — РОСС.

«Нынешняя модель предполагает внешнее экономическое управление Дальним Востоком. В ее основе – сложная бюрократическая конструкция в правительстве и администрации президента. К ней примыкают доминирующие на территории государственные корпорации и ряд частных ФПГ. Произошло фактическое урезание полномочий региональной власти, которым остается надеяться на успешность федеральных проектов и «дружить» с ФПГ. Наполнение региональных бюджетов также оказалось второстепенной задачей, поскольку все новые проекты основаны на предоставлении налоговых льгот. Но если говорить о льготах, то показательно, что на Дальнем Востоке мало используется режим особых экономических зон, которые позволяют развивать территории (хотя во время принятия закона об особых экономических зонах тогдашний министр экономического развития Г.Греф говорил о приоритетности создания ОЭЗ именно в Сибири и на Дальнем Востоке). Было множество предложений о создании ОЭЗ на территории целых субъектов федерации (по аналогии с Калининградской областью), были локальные проекты. В итоге ни одну ОЭЗ на Дальнем Востоке нельзя назвать эффективной. Льготы же бизнес пробивает под конкретные месторождения, а не ради развития территорий, и это как раз происходит успешно», — заявил он в своем комментарии информационно-аналитическому агентству «Восток России».

«Подобная модель выгодна федеральным субъектам и отвечает их интересам. Но ее крупным минусом является локальный характер проектов. Новые месторождения не обязательно придают импульс развитию регионов и муниципальных образований, не всегда означают рост налоговых платежей и создание большого числа рабочих мест. Вложения государства в транспортную и энергетическую инфраструктуру посредством ФЦП зачастую связаны с этими же проектами (характерно, что новые редакции дальневосточной ФЦП увеличивали расходы на транспорт, тогда как ранее программа была ориентирована на ЖКХ и социалку). Тот же саммит АТЭС поглотил наиболее крупную часть средств прежней ФЦП, оказавшись «островным» проектом, который прошел «мимо» жителей даже Владивостока, не говоря уже про весь регион. В результате для основной части территории Дальнего Востока и его населения до сих пор нет зримого эффекта.

В этих условиях велика вероятность консервации сырьевой модели развития Дальнего Востока, которая к тому же не гарантирует рост в долгосрочной перспективе. Все ключевые проекты связаны с добычей, переработкой и транспортировкой сырья. Само по себе это не так уж и плохо. Неясен эффект для Дальнего Востока в целом. Кроме того, для «будущего» дальневосточного сырья вовсе не гарантированы рынки сбыта, а АТР и Китай в частности не следует наивно считать «постоянно растущими». Совершенно не обязательно будет спрос на сжиженный природный газ, а «Роснефть» и «Газпром» соревнуются между собой, предлагая проекты, не обеспеченные ни сырьем, ни рынком сбыта. Крупным недостатком российской продукции останется ее высокая себестоимость, из-за которой она будет проигрывать австралийским, индонезийским и прочим аналогам.

Плюсом является, конечно, отказ от модели 1990-х годов, когда Россия рассчитывала на соглашения о разделе продукции, что не принесло бы ей почти никаких выгод. Сейчас все-таки в регионы идут прямые иностранные инвестиции. Сахалинский опыт регионального роста тоже, несомненно, привлекает. Но он показал и другое: даже, казалось бы, очень выгодные сырьевые проекты в области ТЭКа реализуются крайне медленно, на это уходит порядка 10-15 лет. Сейчас в России повсеместно продлевают сроки реализации новых проектов, и та же участь явно ждет дальневосточные проекты, запуск которых может растянуться не на одно десятилетие, а во многих случаях не произойдет вовсе. Показателен и фактический срыв мегапроекта развития Южной Якутии, который предполагал хоть какое-то комплексное развитие территории, но как раз из-за этого оказался нереалистичным.

Возникают риски того, что «сырьевое проклятие» помешает диверсификации дальневосточной экономики, а только таким путем можно включить в проекты большинство территорий и их жителей. Новые проекты реального сектора, такие как верфь «Звезда» и автомобильный завод «Соллерс» имеют ограниченные перспективы. Оборонка в лице прежде всего Комсомольского-на-Амуре авиационного производственного объединения имеет свои рынки сбыта, но это опять же единичный, хотя и крупный случай. Строительство нового космодрома «Восточный» является красивым шагом, но на экономику он почти никак не влияет.

Стремление справиться с внутри- и внешнеполитическими вызовами, а также появление у государства новых ресурсов способствовали в 2000-2002 гг. началу длинной череды управленческих и финансово-экономических экспериментов. С той поры и до настоящего времени проблема начинает состоять в другом. Ресурсы и желание заниматься Дальним Востоком у федерального центра есть. Но возникает слишком много управленческих и около государственных коммерческих структур, борющихся между собой за влияние и финансовые потоки, и это многообразие, с одной стороны, позволяет удовлетворять интересы различных групп влияния в текущем режиме, но, с другой стороны, затрудняет принятие решений. Дальний Восток обласкан вниманием федерального центра и получил новый режим управления, но пока остается сырьевой периферией страны и суммой не столь уж многочисленных локальных проектов. Его вывод из неустойчивого состояния в перспективе зависит от снижения уровня управленческих противоречий и диверсификации дальневосточной экономики», — считает эксперт.