БЛАГОВЕЩЕНСК, 29 марта, ДВ – РОСС. В этом селе самоубивались целыми семьями. Десятки молодых и здоровых людей выбрали петлю вместо жизни. На поверхностный взгляд всему виной была водка, а потом сменившая её самогонка. Смерть перестала хохотать в лицо живущим здесь после того, как бывший совхозный агроном приняла монашеский постриг.

Родина моя малая – село Отважное, что в архаринском захолустье – жила обычной жизнью. Местный совхоз всегда болтался в аутсайдерах сельской жизни района, вроде работали от зари и до зари, но больше 2 500 килограммов молока на фуражную корову в жизни не доили.

С урожаями зерновых и сои была та же история. Закрома родины не были переполнены достижениями моей деревни. А в остальном – село как село: школа-десятилетка, Дом культуры с собственным ВИА, под песни которого плясало полрайона.

Была одна беда в моем селе – уж сильно много было там самоубийств. Добровольно начали уходить из жизни ещё где-то в середине вроде сытых и вроде сонных застойных семидесятых годов.

Пик суицидов пришелся на 90-е годы, когда прежний уклад жизни лопался на осколки стакана с кипятком. А как по-новому научиться жить, (или вернее выживать) никто не знал.

Вешались целыми семьями… братья, отцы. Безлюдили и бездушили едва не целые улицы.

Помню, тётка моя, живущая там, почти будничным голосом докладывала мне ежемесячно по телефону хронику добровольных смертей.

– Как перед пропастью, – обычно говорила она. (Пропасть-то давно уже была прозой местной жизни.)

Не успевали хоронить молодых и полных жизни мужиков: отслуживших в армии, у которых оставались малолетние дети. Сколько было слёз матерей и жён. Сколько сирот осталось!!!

…Галина Ивановна Нейман десятилетия отработала в моём селе агрономом. Характер имела весьма «агрономский». Её мужики-выпивохи боялись больше, чем похмелья.

Едва завидев её уазик, они разбегались кто куда. Она могла, что называется, и силу применить…

Рано разошлась с пьющим мужем, она одна растила двоих мальчишек. Рвалась на части между совхозными полями и домом. Всё было, как у всех. Её старший Димка, синеглазый блондин, успел отслужить в армии, жениться, пустить на свет двоих девчушек. И залез в петлю…

«Рука в священническом облачении водила её по селу, ища место для православного прихода, рука остановилась на бывшем полуразрушенном здании конторы совхозного отделения»

Все матери по-разному и в то же время одинаково страшно переживают смерть своих детей.

А смерть самоубийцы всегда ещё саднит кровоточащей непонятливостью. Почему?.. За что?.. Что случилось и кто виноват?.. Эти вопросы навсегда остаются без ответа. (Тут я, к сожалению, не теоретик. Мой папка самоубился, когда мне не исполнилось ещё 12 лет. И нет того дня, чтобы я не задал себе и воздуху этот вопрос… А. Я.)

Галина Ивановна после похорон сына несколько месяцев не могла ночевать дома, слышала шаги и шорохи, едва только прикрывая веки.

– Знаешь, казалось, что схожу с ума. Психиатр назначал антидепрессанты, от которых становилось ещё хуже, – призналась мне она.

Как-то ноги привели её в церковь, и на первой исповеди она рыдала так, как никогда в жизни. Когда батюшка прочитал разрешительную молитву, то сразу стало легче дышать. С того дня стала ночевать дома. Потом ей приснился сон: рука в священническом облачении водила её по селу, ища место для православного прихода, рука остановилась на бывшем полуразрушенном здании конторы совхозного отделения.

Помещение было просолено крепким мужицким матом утренних пятиминуток. Его стены тоже помнили прилаженный брючный ремень к батарее отопления. Там тоже когда-то добровольно ушел из жизни отец пятерых детей. Святости в той конторе не было вообще. Но воистину храм не в бревне, а в ребре…

Несколько месяцев она, не покладая рук, инвестируя туда всю свою пенсию, приводила помещение в порядок. Священник освятил его. И по миллиметру бывшая контора стала походить на православный приход. Над ней многие смеялись. Крутили пальцем у виска, самые языкатые советовали ехать лечиться в нарицательную Будунду…

– Мне даже в лицо плевали, но я только всё крепче и крепче молилась за свою деревню, – признаётся она.

Три года назад она приняла монашеский постриг и теперь зовется матушкой Домникией. Все силы отдает приходу. После его открытия прошли годы, на малой родине моей прекратились самоубийства. Покончил собой только один умирающий от онкологии молодой мужик. Жизнь в деревне не стала легче, наоборот, там жить всё труднее. И ближайшая работа ждёт его обитателей только за сотни, а то и за тысячи, километров на так называемой вахте. Но люди выбирают жизнь! И перестали добровольно ложиться в могилу. А матушка Домникия теперь борется (как может) с самогонщиками, продающими смерть и слёзы.

– Хожу по домам уговариваю, совестю. Молюсь за них, они не ведают, что творят. Ведь те деньги не принесут им счастья, – искренне признаётся она.

И ещё она каждый божий день читает молитву об упокоении душ всех, кто устал наслаждаться таким коротким мигом по имени жизнь. В последний свой приезд в Отважное я попросил её поминать раба Божьего Владимира, папку моего. Она обещала…

Александр Ярошенко