Сначала, правда, Литвинов стал сам сниматься в кино. Его можно увидеть в мещанской драме 1922 г. Позже Литвинов уже сам пробует себя в роли режиссера, сняв фильм о происках американского агента «Око за око, зуб за зуб». Судьба кинематографиста приводит его и на съемки Ленина, передает ДВ-РОСС со ссылкой на пресс-службу ДВО РАН.

Неизвестно, как бы сложилась его дальнейшая судьба, если бы в начале января 1928 г. на последней странице «Вечерней Москвы» его внимание не привлекла небольшая заметка под экзотическим заголовком: «Племя, заблудившееся в веках». В ней говорилось о том, что в дебрях уссурийской тайги сохранилась небольшая народность с первобытным образом жизни. «Вот бы все это показать на экране! Научные работники Института этнографии Академии наук СССР, к которым я обратился за советом, сказали, что такой фильм будет представлять огромный интерес не только для науки, но и для широкого зрителя; что же касается консультации и выбора народностей, то ученые рекомендовали обратиться во Владивостоке к видному исследователю Дальнего Востока В. Арсеньеву», — вспоминал Литвинов.

Режиссер «попал в тему», как раз был спланирован масштабный госкинопроект — «Киноатлас СССР». И вот уже в первых числах февраля 1928 г. во Владивосток выехала экспедиция в составе Литвинова, оператора П. Мершина и практиканта З. Фельдмана. По прибытии на место члены экспедиции встретились со знаменитым писателем. Арсеньев был определен редактором картины и посоветовал снимать фильм об удэгейцах — племени численностью в 1327 человек, которому грозило полное вымирание. Писатель также помог киногруппе практическими советами и познакомил их с проводником — удэгейцем Сунцаем Геонка. Хотя к самому проекту отнесся скептически: «Вы просите моих инструкций, моего благословения на эту поездку, а я в десятый раз напоминаю — экспрессы в тайгу не идут… Вам понадобится пробивать себе дорогу топором, одновременно таская на себе лодку, аппараты и весь багаж. К тому же не забудьте о зверях; да и с людьми надо быть настороже в этих краях безвластья…»

Но киноработники пробили дорогу, несмотря на тяжелые киноаппараты, запасы пленки и продовольствия и глухую тайгу, проведя в ней полгода. Пройдя этот сложнейший маршрут, из снятого материала киноработники сделали два фильма — «По дебрям Уссурийского края» и «Лесные люди» («Удэ»). Оба фильма с большим успехом прошли в СССР, а руководство киностудии даже выдало премию снимавшим.

По воспоминаниям, все зрители, которые присутствовали на просмотре в Музее кино, ахнули, когда на экране шел эпизод охоты на медведя. Литвинов и Мершин снимали охоту буквально с нескольких метров своим громоздким киноаппаратом, а охотник-удэгеец отнюдь не богатырского сложения сражался с медведем только при помощи рогатины! Не менее опасной была съемка тигра, когда «хозяин тайги» неожиданно вышел перед киногруппой к реке. Тигр находился на расстоянии 30 м, и эта съемка могла стать последней для Литвинова и Мершина, поскольку удэгейцы, почитая громадную кошку как священное животное, ни за что не стали бы в нее стрелять в случае опасности.

Вызвал восхищение показ быта и навыков удэгейцев. Зрители оживленно зашептались, когда удэгеец, подстрелив кабана, вернулся в свою крытую корой хижину, закурил трубку и… велел жене принести добычу. Не сказав ни слова, женщина села на лодку, отправилась за несколько километров в тайгу и нашла этого кабана по еле заметным приметам, оставленным мужем (согнутым веточкам и т. п.). Таким уж было распределение обязанностей в племени: мужчины охотились, а женщины приносили добычу, готовили пищу и нянчили детей. Какие-то стороны быта удэгейцев воспринимались зрителями неоднозначно. Например, привычка к курению (дымил на экране даже трехлетний мальчуган). Или роды, когда роженица уединялась в специальной хижине и выходила оттуда уже с ребенком… Снял Литвинов и шамана, согласившегося исполнить свой танец за порцию «огненной воды». Эта съемка является чуть ли не единственной съемкой сакральных танцев древних людей.

Литвинов продолжил снимать игровые фильмы об обитателях Дальнего Востока, такие как «Эмигранты из цветущей страны» (1932 г.), «Джоу» (1932 г.), «Предки подождут» и «Хочу жить» (1934 г.), «Хижина старого Лувена» (1935 г.).

Для съемок первого фильма Литвинов привлек артистов Владивостокского китайского театра Джан Фун Тын и Юн Шли Чин. Писатель Михаил Пришвин, находившийся в это время во Владивостоке, так описывал съемки «Эмигрантов» в августе 1931 г.: «Один кинорежиссер с оператором вздумали снять тигра в момент, когда он хватает дикую козу. Им это нужно было для пьесы «Китайцы», и средств для инсценировки они не пожалели. Вот они, Литвинов и Мершин, рассказывали: в пьесе «Китайцы», если бы удалась киносъемка, тигр бросается в тайге на дикую козу, убивает ее и съедает. А вот как было в самой-самой действительности при добывании материала. По указаниям режиссера Литвинова за городом в сопках некоторая площадь тайги была огорожена крепкой проволочной сеткой и хорошо замаскирована маньчжурскими растениями. Сюда была пущена дикая коза, только что пойманная в тайге. Клетка с голодным тигром так прилажена, что стоит дернуть за веревку, дверца открывается и тигр выходит в тайгу прямо против козы.

Отлично опытный оператор Мершин, хорошо замаскированный, направляет свой объектив, дает сигнал. Дверца открывается, тигр осторожно выходит, оглядывается, пригибается и делает гигантский прыжок не на козу, а в чащу. Крепкая сетка отлично спружинила, и тигр летит обратно торчмя головой. Он делает скачок в противоположную сторону, и опять то же самое: назад торчмя головой. Ошеломленный неудачей голодный тигр медленно направляется к козе, чем ближе, тем тише… Но он не пригибается, как кошка для прыжка, нет. И коза, видя уже тигра, не бежит, а занимается травой. Тигр подбирается робко к козе и начинает осторожно лизать козе ляжку. Тигр своим грубым языком долизался до мяса, козе стало больно и она вдруг пикнула, и от этого пика только раз один: пик! — и уссурийский тигр в ужасе бросается, делая скачок в чащу и летя оттуда обратно к козе торчмя головой. Теперь удивленная коза подходит к несчастному…»

Почему так произошло, почему тигр не съел козла, задался вопросом писатель. Как это понять? И сам же на него ответил: «Звери в беде перестают друг за другом охотиться. Думается, что в плену и голод меньше значит, чем страх и жажда свободы. Бывает, даже хищник из хищников — пленный соболь — на первых порах не бросается на голубя, как будто в плену еще надо учить, чтобы соболь был соболем, хватал голубя, а тигр козу».

По прошествии нескольких лет Литвинов отправился на дальневосточный север, где продолжил съемки местных народов, продолжая привлекать уже проверенных владивостокских китайских актеров.

«Не стрелять, — тихо сказал я. Укрывшись за большим торосом, мы начали снимать животных. Наконец я разрешил приступить к охоте, — вспоминал Литвинов. — Оператор неотступно следовал за охотниками. Охота оказалась удачной не только для коряков, убивших около 20 нерп, но и для нас. Аппараты засняли весь процесс охоты…»

Как рассказывал ассистент режиссера, сложности возникали в основном со съемкой сцен, имеющих сакральный характер. Один из таких случаев произошел при съемке эпизода похорон: умершего чукчу кладут на нарту, родные и друзья впрягаются вместо собак и везут тело на сопку — местное «кладбище»; там умершего раздевают, одежду разрезают на мельчайшие кусочки и вместе с предметами обихода кладут рядом с телом; собаки, учуявшие добычу, вертятся тут же. «Все шло отлично до того самого момента, когда понадобилось положить актера Джан-Фун-Тына среди старых, изглоданных песцами и собаками черепов и костей на маленькой площадке скалы, нависшей над морем. Наш проводник и зеркальщик Онго помрачнел, другие чукчи-рабочие тоже скисли. Ассистент Таюрультен, упрямо наклонив голову, заявил: «Здесь снимать не надо. Нехорошо. Келя (черт) будет очень сердиться».

Разрешить ситуацию помогла «местная дипломатия». Ранним утром председатель нацсовета Ганнуге созвал общее собрание. Чукчи-комсомольцы, а также кинооператор Артуги раскритиковали позицию шамана Тааюге, призвав местных жителей к содействию приехавшим издалека гостям. Тааюге сидел тут же и угрюмо молчал. Но вдруг он улыбнулся доверчиво, по-детски. И съемки состоялись.

Однако в второй половине 1930-х фильмы-путешествия исчезли с советских экранов. Их заменили киноотчеты о мужестве и героизме полярников, летчиков, интернационалистов. Пропаганда требовала экранного отражения лишь одного вида времени — социалистического «золотого века». А «отсталые народности» можно было показывать только с точки зрения заботы советской власти о них. Александр Литвинов успел сделать еще несколько заметных документальных фильмов: «Оленный всадник», «Тумгу», «Неведомая земля» («Камчатка»), «Девушка с Камчатки». В 1947 и 1957 гг. Литвинов опять вернулся в Приморье, пройдя по тому же, что и на съемках «Лесных людей», маршруту. Снятые в эти годы фильмы «Удэге» и «По дорогам Приморья» рассказывали уже о том, как советская власть помогла подняться некогда отсталым народностям.