Надо ли России бояться ЕвроПРО и Китая и всё ли у нас в порядке с перевооружением армии “Ъ” рассказал генеральный конструктор Московского института теплотехники, академик РАН Юрий Соломонов.

Наша справка: Соломонов Юрий Семёнович. Родился 3 ноября1945 года. В 1969 г. окончил Московский авиационный институт им. С.Орджоникидзе. С 1971 года работает в Московском институте теплотехники, с 1997 года – директор и генеральный конструктор. Доктор технических наук, профессор. Действительный член Инженерной академии РФ, член Международной инженерной академии. Член-корреспондент Российской академии наук (c 26 мая 2000 года), академик (c 25мая 2006 года, Отделение энергетики, машиностроения, механики и процессов управления РАН). Автор более 300 научных работ, в том числе 194 авторских свидетельств на изобретения и патентов. Работы в области ракетной техники отмечены Государственной премией (1981 г.), «Заслуженный изобретатель РСФСР». Председатель Научного совета РАН по механике конструкций из композиционных материалов.

— Госпрограмма вооружений (ГПВ) на 2007–2015 годы предписывает поставить войскам порядка 100 «Тополей-М». Но реальные темпы их поставок в 2007–2010 годах были ниже. Это не секрет — всё видно из наших данных, публикуемых по договорам с США. В чём причины? Новая ГПВ-2020 будет так же выполняться?

— Прежняя программа не выполнена по понятным причинам: динамика финансирования, которая планировалась, предполагала основной объём затрат на её последнюю пятилетку. Ну и закончилось всё это «благополучно» в 2010 году — написанием уже новой ГПВ-2020. Из того, что происходит сейчас, можно с абсолютной уверенностью заключить, что и эту программу вооружения ждёт та же участь… Результаты видны по её первому году: госзаказ 2011 года уже сорван — он уже выполнен не будет. Из-за того, что на сегодняшний день ни одного контракта, если говорить о стратегических ядерных силах, не заключено. Сейчас июль. И такого не было последних лет 14. Самое позднее — мы на текущий год заключали контракты в конце апреля—середине мая. И тогда это приводило к конвульсивно-судорожным действиям промышленности. Ведь год кончается у нас, как правило, в конце ноября, ну или в первой декаде декабря. А дальше просто уже времени не остается для того, чтобы предприятия освоили средства, учитывая, что цикл изготовления нашей техники почти год.

А нет предоплаты — нет и матчасти. О чём я официально написал в правительство. И всё из-за того, что Министерство обороны занимает не просто неконструктивную позицию, а непонятную с точки зрения государства. Его подразделения на сегодняшний день не в состоянии решить эту задачу. Это результат всех структурных нововведений и переподчинений в центральном аппарате. Создана система абсолютно недееспособная. Если вы, установив новые взаимоотношения между подразделениями аппарата, не в состоянии заключить даже контракты в течение полугода — значит что-то неправильно в системе. Это очевидно.

Формально в планах ГПВ-2020, начиная с 2013 года, предполагается резкое увеличение объёмов производства, но очень сомнительно, что это произойдёт. Для подготовки к этому увеличению тоже должны быть выделены значительные средства. Ведь понятно, что, если вы делаете 5–7 ракет в год, это одна ситуация, а если 20–30 ракет — совсем другая. Это дополнительные стенды, дополнительное оборудование. Премьер Путин провел сбор в марте на Воткинском заводе, дал прямые поручения. Причём без всякого «педалирования», но с одной убедительной просьбой к федеральным органам: не позже апреля (деньги-то на всё заложены в бюджете) «раскассировать», как было сказано, эти средства, чтобы они пошли наконец предприятиям. Как вы думаете: сделано ли что-нибудь? Ничего!

Сегодня в правительстве обсуждается вопрос о представлении в Госдуму изменений в закон о бюджете, связанных с порядком выделения этих средств. Хорошо, но Дума на это дело возьмёт ещё свои две-три недели, потом вернёт всё это в правительство, потом бюрократические процедуры… И деньги в итоге появятся не раньше августа, а речь идёт о выполнении работ в этом году огромным количеством предприятий. Это и технические задания, и проектно-сметная документация — огромное количество документов, которые необходимо выпустить для того, чтобы получить эти инвестиции, которые, естественно, в 2011 году уже освоены не будут. Не будут — значит вся работа переносится на 2012 год и дальше. И всё это — результат отсутствия эффективной системы управления оборонно-промышленным комплексом.

— Заказ по новым «Ярсам», таким образом, отсутствует?

— Да.

— И никаких шансов, что до конца года свершится?

— Сейчас готовится доклад, и не только по нам, на имя председателя правительства и президента, чтобы этот вопрос стал предметом незамедлительного рассмотрения. Ну, в конце концов руководитель на то и призван, чтобы решать такие задачи. Если не подписывается что-то, что должно быть подписано, значит, что-то не так в «доме Облонских» и надо быстрее корректировать это что-то, изменять.

Все очень часто спрягают и склоняют Советский Союз. Но при многих недостатках в Советском Союзе что было? Государство помогало работать. Сейчас с точки зрения общего подхода государство мешает. И руководители предприятий, которые являются основным исполнительным звеном, сталкиваются с этим каждодневно. Вот основное, чем должно проникнуться руководство страны. Если так и дальше будет, все эти заверения о рационализации, модернизации, инновациях и так далее останутся только лозунгами агитпропа, не более.

— Вы считаете, что роль президента и премьера в этих процессах не до конца реализована?

— На уровне руководителей государства необходимые решения приняты. Они подписали всё сами, они организовали процесс на своём уровне… А дальше, на мой взгляд, идёт недоработка системы в целом. Документы утверждены. Можно с ними соглашаться, можно не соглашаться. Но указ президента есть? Есть постановление правительства? Будьте добры выполнять их! То, что спускается на этаж ниже, на уровень федеральных органов, не выполняется. И это не просто отсутствие исполнительской дисциплины, это недееспособность. Из-за чего? То ли из-за компетентности недостаточной? То ли это сама схема функционирования выбрана неправильная? Это уже другой вопрос. В конце концов на то они и руководители, чтобы решать задачи концептуального плана. Но результат-то вот он: если не выполняется гособоронзаказ год, не выполняется второй, значит, виноваты не только те, кто этим занимается. Наверное, пора посмотреть поглубже и пошире.

— Но только что президент проводил «разбор полётов» за срыв оборонзаказа-2010. И «посмотрели» там вроде бы на всё и оргвыводы даже по итогам сделали…

— То, что президент провёл это мероприятие, было, наверное, правильно. Но одно уже вызывает недоумение: почему после завершения планового периода? Речь-то о 2010 годе, и только почти через полгода проводится «разбор». Ну, если вы заинтересованы в контроле, проведите всё до конца года, когда ещё что-то можно исправить. А во-вторых, правильная в принципе идея превратилась в абсолютно поверхностное обсуждение. Ну, если деньги выделяют с середины года, как год-то можно закончить? Минобороны в итоге доложит, что техника не поставлена. Возникнет вопрос: почему? А весь ответ я вам уже сказал выше.

Зато вот говорится, что это промышленность сама якобы «нерасторопна», «необоротлива» и так далее. Если эти вещи действительно есть, то называйте конкретно: в чем была эта «нерасторопность» и «необоротливость» и у кого? Вот я вынужден был тут обращаться в очередной раз в правительство. Присылает одно акционерное общество нам письмо, и руководитель в нём говорит: с такого-то дня выпуск такой-то продукции мы прекращаем. Они — это предприятие с его руководителем — являются монополистами. Ну, и каковы наши действия? А никаких рычагов влияния у нас, как у головной организации, на эту ситуацию нет. Единственное, что мы можем,— обратиться в правительство. Но Минпромторг, который формально должен за чем-то следить, не занимается этим вопросом, и никаких рычагов влияния у него тоже нет. Ну, и как тут нам «оборачиваться»? Да будь на нашем месте хоть концерн ПВО «Алмаз-Антей», хоть судостроители, хоть кто угодно…

То есть если заниматься этим серьёзно, то превращать подобного рода мероприятия в откровенную «порку», думаю, неправильно.

— И что в такой ситуации дальше делать? Начинать увольнять всех направо и налево, сажать?

— Дело не в посадках и не в увольнениях. Никакими карательными мерами решать подобного рода вопросы нельзя по определению. Изменить как это можно? Элементарно, у нас кадры ведь решают всё — известный стереотип. Но для того, чтобы они решали всё, они должны соответствовать тому месту, на котором сидят. А если у нас Минобороны превратили в налоговую инспекцию?! Ну, это же факт, который не нужно даже доказывать! А психология-то другая у налоговиков, другие мозги. А там нужно быть и инженером, и «ценовиком». Потому что, если ты только «ценовик», если ты только с деньгами решаешь задачи и если ты разделил это с общим делом по живому, один другого не поймёт ведь. Один будет болеть за технику, второй — за деньги. Оба будут правы, но вместе-то дела не будет. Вот о чём речь. Сейчас именно это и происходит в Минобороны, результат вот такой. А дальше будет ещё хуже…

— А с точки зрения поддержания нашей стратегической группировки, учитывая постоянно идущее списание старых ракет, такая ситуация с новыми закупками вообще допустима?

— Этот вопрос пока несколько абстрактно звучит. Мы же живём в реальной обстановке. И сегодня количество боевых блоков у нас с учётом того, что старые комплексы поддерживаются на «плаву», даже превышает то, что должно быть по Договору о стратегических вооружениях. Конечно, чтобы паритет поддерживался в будущем, должно быть определенное соответствие между темпами снятия с вооружения старых комплексов и воспроизводства новых. До 2015–2016 годов минимум тут всё в принципе для нас абсолютно приемлемо, но с учётом той оговорки, что я сделал: если с 2013 года количество новой техники начнёт резко увеличиваться. А как это по жизни будет? Те, кто доживет до 2013–2015 годов, это увидят.

— Вопрос по ценам на продукцию ОПК. Все недовольны тем, как они растут. Что не так с ценами?

— По ценам вот ситуация какая. На сегодняшний день отсутствует методическая база для расчёта цен на спецтехнику. Нет нормативного акта, который исключил бы волюнтаризм некоторых участников этого процесса в ценообразовании. Всё, на что было способно Министерство экономического развития, оно сделало,— концепцию «в общем». И на этом дело снова встало. Вот, например, вы в 2010 году выпускали продукцию и в 2011-м выпускаете — однотипную: как пересчитать один год на другой? Пользуются дефлятором, который установлен для продовольственной корзины. Но дефляторы для спецтехники-то в разы отличаются от этой корзины! Их никто не принимает.

Если вам назначили дефлятор в разы меньше, где разницу взять? Только за счёт рентабельности. Вы вынуждены, а так и происходит, снижать рентабельность. Но рентабельность — это ведь не самоцель. Это та часть средств, которая идёт на поддержание и самого предприятия — совершенствование технологий, создание заделов…

Вот поэтому вопрос ценообразования — основной при обсуждении и согласовании контрактных обязательств. И это надо поднять всё разом по всей кооперации, а у нас там более 600 предприятий. Причём это всё надо делать с военными представительствами, потом обобщить, представить в Минобороны…

А они потом говорят: «Нет, ребята, здесь вот то не так и это не этак».— «Ну как не так? Ну твои же люди подписали — военпреды, которые знают, что подписывают».— «Да нет, они не понимают ничего». И вот начинается: «Давай снижай цену на 10%».— «Почему на 10%?» — «А у нас денег больше нет».

Вот такой разговор. Но это же всё несерьёзно! Получается, что мы находимся в каком-то пещерном состоянии ещё! И все ссылки на то, что мы вот в рынке 10–15 лет, это абсолютно неудовлетворительное объяснение. Это нежелание системно подойти к вопросу ценообразования. А сделать это можно и месяца за три. У нас есть, например, Федеральная служба по тарифам — квалифицированнейшие люди, которые регистрируют цены в контрактах. В этом деле они своего рода арбитры, которые обладают соответствующими знаниями и опытом. Да и много других есть умных людей, которым, если задачу поставить и заплатить вот столько-то денежек за эту работу, то через три месяца будет документ. Затвердить его, и всё, и вперёд. Нет, никто не хочет.

— Вы считаете разделение постов генерального конструктора и директора, как это сделали в МИТе, правильной мерой?

— В каждом случае это отдельная ситуация. В принципе это абсолютно неправильно, потому что разделение – это всегда конфликтный процесс. Интересы менеджеров и интересы научно-технического руководителя прямо противоположны. И всё зависит от личностей. Если они слушают друг друга, работают в единой команде, не строят один по отношению к другому из себя начальников, то тогда это безболезненный процесс. Если ситуация другая, когда менеджер постоянно говорит: я сказал — значит будет так, то это беда. И возникает всё время конфликт: в руках одного находятся материальные, финансовые ресурсы, а в руках другого — само дело. Дело требует дополнительных затрат, а их нет. А руководящие и направляющие требуют от производящих ещё и уменьшать затраты. А их уменьшать нельзя. Что значит уменьшать затраты применительно к созданию нашей техники? Значит, допустим, сокращать объём отработки, например, лётных испытаний, жертвовать качеством отработки. А это уже авантюризм. Кто-то с этим может согласиться, а кто-то не может.

— В своё время вы очень остро ставили вопрос об утрате критических технологий — упоминали о волокнах для ракетных корпусов, о топливе. Что-то поменялось или мы продолжаем только терять?

— Очень мало поменялось. Вот пример, который я выше привёл: когда руководитель одного из акционерных обществ написал, что останавливает производство, это как раз про волокна. Мы всё время находимся в состоянии каком-то полуживом-полумёртвом. По отдельным направлениям — по кооперации на уровне машиностроителей — более или менее всё нормально. А вот внизу — а это химия, спецхимия, спецматериалы — плохо. Объёмы очень маленькие, рентабельность никакая. Предприятиям неинтересны такие малые объёмы, а без них ничего нет. На это накладывается ещё одно: оборудование устаревает, а такого уже не делают. Всё это закончится очень плачевно, если не будет принято экстраординарных мер. Монополизм, как он был, так он и есть, и он усугубляется. А скоординированных действий каких-то по решению проблемы не видно.

Не надо опять же далеко ходить: Байкальский целлюлозно-бумажный комбинат поставлял нам белёную целлюлозу. Его остановили. Путин якобы решил проблему, на самом деле — ничего нет.

— Если идти от технологий к компонентам. Сейчас идут жаркие споры: должна ли или нет быть импортная элементная база в нашей военной технике?

— Я считаю, что абсолютно правильно ставится вопрос. И ничего страшного, если бы мы были участниками мирового торгового сообщества, но не в рамках тех деклараций, которые мы слышим по телевизору, а по-настоящему. Ну что в этом плохого-то? Но этого нет. Вот с электронной элементной базой… В США, в Западной Европе она трёх категорий: «military», «space» и «общего назначения» Первая — самого высокого качества, того, что нам надо. Нам её дают? Не дают. Вторая — качеством чуть похуже, но тоже очень высокого, и самое главное, всей номенклатуры. Не дают! Пользуйтесь, но «общего назначения» А там, грубо говоря, имеем 20 схем интегральных, из них 5 — бракованных. Там же проверять самим надо всё! То есть, хотя режима КОКОМ официально уже нет, но есть вот такие негласные ограничения. Они понимают: эти вещи идут на разработку и создание перспективных вооружений. Как нам поступать? У себя делать? Не в состоянии мы делать. Значит, пользоваться их элементной базой «общего назначения», а отсюда и отказы в технике…

— И китайской…

— И китайской. Потому что у нас нет ничего. Но это и к вопросу о взаимодействии с Западом. Пройдёт ещё очень много времени, пока мы станем паритетным участником этого процесса. А сейчас нам все и объятия свои раскрывают, и хорошие слова говорят, но смотрят на нас сверху вниз. Когда у нас доля экспорта высокотехнологичной продукции по тому же 2010 году — 0,25%, кто с нами будет разговаривать? Мы так для всех и будем оставаться только территорией с большим запасом ядерного оружия.

— Кстати, о запасах ядерного оружия. Как вы оцениваете новый Договор о стратегических вооружениях?

— Я считаю, что это очень правильный, нужный не только для нас и США, но и для всего международного сообщества документ, который будет способствовать дальнейшему снижению напряжённости в мире. Когда речь заходит о конкретных уровнях — 1 550 боевых блоков или 700–800 носителей, думаю, это просто результат компромиссной договорённости на сегодняшний день. И надо двигаться дальше, хотя это сопряжено с определёнными сложностями и с той и с другой стороны. Связано это с тем, что слишком много на этом вопросе сходится интересов, в том числе и коммерческих. Хотя с военно-технической точки зрения двигаться нужно и можно.

В 2000–2001 годах на вопрос, который мне был адресован Советом безопасности Российской Федерации, я уже высказывал свою позицию: достаточно 1 000–1 200 боевых блоков. По понятным причинам я не могу опубликовать этот свой расчёт в деталях, но скажу, что этого даже больше чем достаточно для обеспечения нашей безопасности. Вот пример Китая — второй экономики в мире: 200–250 блоков, и что? И ничего — нормально, никто на них не нападает. Чувствуют себя абсолютно спокойно. Живут в мире со всеми. Не имеют такого ядерного потенциала ни Франция, ни Англия, а их экономику тоже с нашей не сравнить. Поэтому этот вопрос — он больше такого конъюнктурно-психологического характера. А договор, безусловно, шаг вперёд.

— По поводу Китая. Многие уверены, что мы недооцениваем исходящей от него потенциальной угрозы. Вот 200–250 боеголовок у него уже. А если будет наращивать? С какого момента России надо вообще начинать волноваться?

— А волноваться нам вообще не надо. Ну и пускай наращивает. Ведь наши ядерные силы направлены не на США, а, как понимает любой специалист-ракетчик, против любого потенциального противника. Это обыватель не знает, а специалист знает, что изменение полётного задания — дело нескольких секунд. Поэтому бояться Китая не надо. И единственным системным критерием при решении задачи построения рациональной группировки своих стратегических ядерных сил должна быть наша потенциальная способность обеспечить невосполнимый ущерб любому противнику в ответном ударе. Это принципиально важно: в ответном ударе. При этом с наименьшими затратами.

А то, что у нас сейчас делается по тяжёлой ракете, например, это просто глупость откровенная. Это дань конъюнктуре и отдельным личностям, которых мы знаем как разработчики, поскольку мы все в этом котле варимся, что называется. Это выбрасывание десятков миллиардов, не прибавляющих ничего в эффективности. Для чего это делается? Я не понимаю. Нас нацеливают, и абсолютно правильно, на создание перспективного вооружения с расчётом на будущее, и одновременно в якобы новую разработку закладываются технологии 20–30-летней давности с использованием ядовитого гептила того же самого в качестве топлива. Но ведь это попало в новую программу вооружений.

— Мне кажется всё-таки, что совсем уж неприемлемые вещи в госпрограмму просто так вписать сложно. Если люди хотят и требуют тяжёлую ракету на гептиле, то наверняка у них есть какой-то весомый аргумент «за»? Они же как-то обосновывают своё желание?

— Аргумент? Так уже ж сказали, кто будет заниматься этой работой: Государственный ракетный центр имени Макеева. Основной аргумент — занять фирму работой, вот и всё. Больше нет никаких аргументов. Ну не приспособлена эта ракета жидкостная для применения в современных условиях. Ни по продолжительности активного участка, ни по живучести комплекса в ответном ударе, ни по стойкости на активном участке к воздействию поражающих факторов. Нет, всё равно будут доказывать прямо противоположное! Ну, пускай доказывают. Я надеюсь, что здравый смысл всё равно возобладает.

Тем более что всё это провоцирует практически новый виток гонки вооружений уже в мировом масштабе. Вот сейчас прочтут это интервью и скажут: а у нас нет больше никаких ограничений на тяжёлые ракеты по новому договору! Да речь не об ограничениях и не о букве договора, а о духе и о том замысле, который был заложен ещё 20 лет назад. Обе стороны тогда согласились не делать больше ставку на тяжёлые ракеты, поскольку именно они являются тем детонатором, который взрывает атмосферу доверия, которая плохо ли, хорошо ли, но как-то существует между странами.

А теперь это увязывают ещё и с противоракетной обороной — ещё один нонсенс. Вот у меня материал лежит: учёные Массачусетского и Корнелльского университетов опубликовали в The New-York Times статью «Некорректный и опасный план ПРО США». На основе экспертного анализа доказываются нулевая эффективность перехватов при испытаниях противоракет GBI и SM-3 и искаженное представление результатов этих испытаний, проведённых в «тепличных» условиях. О противоракетной обороне скоро уж как 50 лет ведутся все эти разговоры: и то взлёт, то посадка, а как не было ничего так и нет. И не будет ничего. Будет одна сплошная демонстрация, и делается это по понятным причинам Америкой, в частности. Для того чтобы загрузить свой ВПК и чтобы создавать и финансировать новые технологии, которые применяются потом в ряде случаев очень широко. Вот о чём речь-то идёт. А мы вместо того, чтобы решать свои задачи скальпелем, опять топором. Это ведь всё то же, что было при Хрущеве. Все эти заявления, что если они размещают свою Европейскую ПРО, то мы вынуждены будем это форсировать, то наращивать… Это же завернутые в новую обертку слова Никиты Сергеевича в ООН.

— Но нас и эксперты наши, и политики, и Генштаб уверяют, что их ПРО — это жутко опасная вещь. А вы никакой опасности в ПРО не видите в принципе?

— Абсолютно. У нас есть эффективные ответы на все эти действия! И очень дешёвые ответы. Вот из последнего, что уже обнародовалось в СМИ: мы же провели лётные испытания принципиально нового оснащения, которое практически упраздняет необходимость установки боевой ступени с огромным временем разведения боевых элементов. Это вообще ставит крест на системе противоракетной обороны. Потому что продолжительность активных участков у наших современных (подчеркиваю, не «старых») ракет – это минуты. Перехватить наши ракеты на активном участке невозможно! А дальше каждая такая цель вообще множится в количествах, умножаемых на числа с нулями, и вопрос эффективности всей этой ПРО просто закрывается. Так же как и по ЕвроПРО, это абсолютно надуманная угроза, которая не существовала, не существует и не будет существовать.

Повторяется та же ситуация, которая была в период 1980–1990 годов, во времена «Бури в пустыне», когда американцы, растиражировав и разрекламировав свой комплекс Patriot, пытались решить задачу перехвата иракских ракет Scud, а эффективность перехвата была 5% всего. А что такое Scud? Это пещерный век. Это ракета с неотделяемой «головой», с огромной эффективной поверхностью рассеивания и с мизерной скоростью. Вот поэтому всё, что касается эффективности Patriot, это абсолютно надуманные вещи. И нынешние SM-3 со всеми модификациями — всё это тоже абсолютно надуманные вещи, никакого влияния на эффективность наших стратегических ядерных сил не имеющие.

— Мотивация США: всё это делается из-за иранской и корейской угрозы, и межконтинентальные ракеты у Тегерана и Пхеньяна появятся вот-вот. А как вы оцениваете ракетный потенциал Ирана и КНДР?

— Мотивация США может быть любой. Но говорить, что система ПРО направлена против кого-то, это тоже нонсенс по определению. Система обороны не может быть направлена против кого-то, она должна защищать определённую территорию.

Что касается Северной Кореи и Ирана. Если там будут вложены соответствующие финансовые ресурсы, учитывая, что задел у них есть, задача эта ими может быть в принципе решена. В какое время — это другой вопрос. Позиция нашего Минобороны, которое недавно заявляло, что это не может быть сделано, потому что не может быть сделано никогда, это неправильно. Будут вложены достаточные средства — считайте, что задача межконтинентального носителя решена. Тем более если они решают или уже решили сами задачу выведения на орбиту каких-то своих спутников. По большому счёту переделать ракету космическую в боевую не стоит практически ничего. Это вопрос полётного задания и алгоритмов наведения. Больше ничего. Другое дело, с каким качеством это будет сделано. Конечно, тех качеств ракет, что есть у нас, например, или у США, добиться они не смогут ни за 10, ни за 20, ни за 30 лет. Для этого нужен мощный промышленный потенциал, а он быстро не создаётся. Но какая тут разница? Ну, будут летать они на 8–10 тысяч километров с гораздо худшим, чем мы, качеством, но они всё равно донесут то, что им надо и куда надо.

— Жидкостные ракеты долгое время поступали массово на вооружение РВСН не от любви конструкторов или военных к ядовитому гептилу. Мы несколько десятилетий технологически отставали по твёрдому топливу. Вы считаете, что в XXI век мы пришли с совершенным топливом?

— По твёрдотопливному ракетостроению мы находимся в мире в первых рядах. Это касается не только рецептур топлива, но и двигателестроения в целом. Это и схемно-конструктивные решения, это и весь комплекс. Абсолютно ответственно это заявляю.

— И композиты наши передовые?

— И композиты, и материалы наши по многим показателям не имеют аналогов в мире. Некоторые материалы, правда, уступают. Но некоторые аналогов не имеют.

— На этот год намечено пять пусков «Булавы» — это очень много. Будет ли всё выполнено? Правда ли, что теперь задержки связаны уже с «Юрием Долгоруким»? Что не так с лодкой?

— «Долгорукого» исправили очень здорово, по нему проведена очень серьёзная работа по результатам испытаний. Это в принципе тоже естественный процесс. Всякие спекуляции были в прошлом году: что «Долгорукий» готов, а «Булава» не готова, а это не так было. Сама лодка была не готова очень серьёзно, и по ней в течение полугода проведены доработки. Их правильность сейчас подтверждена, лодка выходила в море и отработала, как нужно. Сейчас ведётся подготовка и, как планировалось, в установленные сроки предполагаются пуски. Первый пуск прошёл успешно. В дальнейшем предусматривается проведение залповых пусков, именно это позволит нам сократить время испытаний, и будем надеяться, что мы своевременно всё выполним.

— Подготовка к серийному производству «Булавы» ведётся?

— «Булава» в серии изготавливается уже три года.

— На один Воткинский завод возложено серийное производство и «Искандеров», и «Тополей-М», и «Ярсов», а теперь ещё и «Булавы». Он справится как производственная единица?

— Воткинск в советское время выпускал больше 100 ракет «Пионер» в год. Можете себе представить? То, что сейчас суммарно выпускается, в разы меньше этого количества. И конечно, производственно-технологические и кадровые возможности завода эту задачу позволяют решать, но при одном условии: что будет проведена соответствующая подготовка производства. Никаких других вопросов по плану и количеству нет, тем более что подразделения завода, которые занимаются изготовлением, например «Искандеров» и стратегического вооружения, разные.

— И всё-таки, не нужен ли дублирующий завод? Хорошо ли, что он один такой вообще в стране?

— Проблема существует, и если государство располагает соответствующими ресурсами, в принципе можно поставить задачу по дублированию производства, например в Златоусте, который выпускал, как известно, морские ракеты. Нужно объективно оценить возможности, задачи, которые стоят. И может быть, начиная со второй пятилетки ГПВ-2020 заняться и тем, о чём мы говорим.

— А у вашей организации есть конкуренты? Или ощущаете себя вне конкуренции абсолютно?

— Конкурентов в разработке ракетных комплексов быть не должно. Комплекс — это штучный товар. Чтобы разрабатывать комплекс, нужно иметь десятилетиями накопленный опыт. Это не отдельная ракета, не отдельная пусковая установка, это миллион вопросов, которые увязываются в единое целое. Если же говорить об элементах комплекса, об элементах ракеты, то конкуренция возможна. Вот мы создавали когда «Булаву», решали проектную задачу по привлечению исполнителей, устроили конкурсы — по системе управления, по двигательным установкам… Конкурсы разных школ, разных предприятий. Победили сильнейшие. Вот это конкуренция.

А когда всё складывается потом уже из таких «готовых кубиков» в комплекс и речь идёт об общесистемном проектировании, там уже свои нюансы. И то, что у «макеевцев» мы в своё время выиграли конкурс и по «Булаве», это результат того, что мы придумали очень оригинальные решения. Ну, просто вот молния блеснула — и придумали такие решения, которые нам в конечном счете позволили выиграть на килограмм стартового веса ракеты определенное дополнительное количество полезной нагрузки.

— О конкурсе на железнодорожный комплекс. Не очень понятно стремление военных вновь иметь ракеты на рельсах. Зачем? Мало тех, что есть?

— Нет, военные к этому тоже не стремятся, они понимают, что век железнодорожных комплексов прошёл. Из-за того хотя бы, что инфраструктура просто вся уже разрушена. В порядке поисковых исследований проведены были конкурсные работы, в которых мы победили. Но я первым практически на всех заседаниях убеждал, что делать его не надо: это ни к чему не ведущий затратный путь. С точки зрения эффективности он ничего не добавляет…

— И это же самый дорогой компонент…

— Ну, конечно…

— Ну и вы убедили?

— Да, убедил. Железнодорожный комплекс не разрабатывается. Он не нужен. Потому что всё более дёшево и с такой же эффективностью делается и подвижным грунтовым.

— Из каких ракет должна состоять перспективная группировка?

— У нас же триада. У нас и подводный флот, и наземная ракетная составляющая, и авиационная составляющая. Каждой из них нарезано определенное количество. Исходя из этой нарезки, к 2020 году мы гарантированно решим задачу формирования группировки, выйдя, если не будет каких-то новых соглашений с американцами, на ограничения, которые определены СНВ-3. Это задача с экономической точки зрения не очень дорогая, учитывая, что опытно-конструкторские работы во многом завершены. И речь будет идти в дальнейшем о модернизации по отдельным направлениям, которые сами по себе уже не очень дорогие. Серийное производство будет подготовлено. То есть все пиковые нагрузки на бюджет с точки зрения тиражирования техники будут пройдены. И это, конечно, очень важно.

Будущее наших носителей, с моей точки зрения, в первую очередь в унификации. Мы этого добились. Мы решили очень важную и сложную в научно-техническом и инженерном отношении задачу унификации ракет наземного базирования разных типов — шахтного и подвижного. Мы заимствовали от ракет наземного базирования многое для морской ракеты «Булава». За счёт этого экономится огромное количество средств. В этом заложен и наш успех при формировании группировки в целом. Она должна состоять из современных ракет типа «Ярса» и «Булавы». И дело не в том, что кто-то когда-то какие-то привилегии отдал твёрдотопливным ракетам. Надо просто знать, что в мире происходит и какова тенденция развития. Если это универсальное средство, если это ракетную технику делает способной реагировать на современные и перспективные вызовы, значит, это правильный путь. Всё остальное будет более затратным.

— А будущее у стратегических вооружений какое, на ваш взгляд? Сейчас ведь появляются и самые фантастические концепции, и вполне практические вещи, например гиперзвуковые летательные аппараты… Сохранится ли ставка на ядерное оснащение?

— По носителям ярко выраженная тенденция, и думаю, что за этим будущее,— не в чистом виде ракетная техника, не в чистом виде авиационная техника, а что-то между ними. И обратите внимание ещё на одну тенденцию — использование в новых системах прямоточных воздушно-реактивных двигателей. И не исключено, что они будут не только на жидком, но и на твёрдом топливе. Это очень перспективное возможное направление с точки зрения боевой ракетной техники. И думаю, что за этим будущее.

Что касается оснащения, то стратегические вооружения, конечно, будут дополняться неядерными, потому что общая концепция обеспечения безопасности на Западе от ядерного сдерживания переходит в область ядерно-неядерного сдерживания. Это однозначно. Но если неядерное вооружение, значит, высокоточное. Если высокоточное, значит, вы должны обеспечить это соответствующей «подсказывающей» инфраструктурой: это системы дистанционного зондирования земли, космические системы глобального позиционирования и так далее. И всё это должно работать в реальном масштабе времени, обеспечивая соответствующую подготовку характеристик по целевой обстановке.

— Мы способны обеспечить такую точность нашими технологиями?

— Пока нет. Мы не готовы по очень многим вещам. Но мы работаем в этом направлении. И хотя ужасно тяжело, конечно, из-за того, что у нас отсутствует самое элементарное и уровень технологий наш принципиально другой, но, как говорят, голь на выдумки хитра. И мы пытаемся это решить совсем другими методами, поскольку уровень инженерного искусства, кто бы что ни говорил, в нашей стране очень высок.

— В целом лично вы оптимист?

— Я оптимист. По-другому нельзя, потому что, если вы сложите крылья, образно говоря, если не считаете возможным бороться и добиваться чего-то, значит, надо уходить. Очень многие так и делают, между прочим. Особенно сейчас. В конце концов здоровье дороже, и пишут заявление об уходе. Если бы я не был оптимистом, я бы давно написал заявление и ушёл.

Интервью взял Александр Стукалин