В годы репрессий трагическая судьба лагерника могла постигнуть кого угодно. Но особый риск очутиться в сталинских лагерях был, конечно же, у людей видных, выдающихся, к коим относились руководители всех рангов, деятели культуры, науки, образования. Об этом передает ДВ-РОСС.

Множество их прошло через Хабаровск на пути в страшные колымские лагеря. Среди фамилий узников пересыльной тюрьмы встречается и весьма известная, распространенная у немцев фамилия — Шиллер. Речь, разумеется, не о Фридрихе Шиллере, выдающемся немецком поэте XVIII века, а о Франце Шиллере. Творческое наследие знаменитого однофамильца Франц Петрович знал великолепно — большинство произведений помнил наизусть на языке оригинала! Ведь до ареста он был профессором, читал лекции по мировой литературы, доктором филологических наук.

Родился Франц Шиллер в 1898 году, в Самарской губернии в семье немецкого колониста-крестьянина. Начальное образование получил в 4-классном земском училище. В 1913-16 годах обучался в приготовительном училище при католической семинарии в Саратове, затем работал сельским учителем. Одновременно выполнял обязанности заведующего районной библиотекой и краеведческим музеем, пишет «Тихоокеанская звезда».

Осенью 1922 года Ф. Шиллер был откомандирован в Москву для продолжения образования, где поступил в Немецкий практический институт народного образования. После перевода института в Петроград (1923 года) Шиллер ходит на литературно-лингвистическое отделение 2-го МГУ, которое окончил в 1925 году. Педагогическую деятельность он начал с 1927 году в качестве доцента иностранной литературы на Высших курсах иностранных языков. После защиты диссертации с 1929 года и до ареста в 1938 году работал во 2-ом МГУ (позднее — Московский государственный педагогический институт им. Бубнова — МГПИ).

Как попадали за решетку профессора в эпоху, когда страной правил «великий вождь и учитель»? Элементарно. Из материалов следственного дела Франца Шиллера видно достаточно отчетливо, как власти замышляли очередной громкий политический процесс. На этот раз — о «немецком шпионаже», с привлечением на скамью подсудимых видных деятелей из числа поволжских немцев. Такая акция требовала тщательной подготовки, в ходе которой появились «изобличающие» Шиллера показания его будущих «подельников». Но анализ материалов дела приводит к однозначному выводу, что их сочиняли сами следователи.

Несмотря на явную сфабрикованность «дела Шиллера», нельзя не признать, что с точки зрения анкетных данных он вполне подходил для задуманного «шпионского» спектакля: жил в Мариентале — центре крестьянского восстания 1921 года; фактом своей учебы в училище при Саратовской семинарии и работы в мариентальской школе был связан с католическим духовенством, в свое время оказавшим активное сопротивление советской власти. Два месяца провел в командировке в Германии. Много лет проживал в Москве, откуда проще всего «связываться с германским посольством» и даже «пытаться организовать террористические акты против кремлевских вождей». Просвещал поволжских земляков по части немецкой литературы, что при желании можно расценить как насаждение любви и приверженности к Германии.

Многолетняя плодотворная деятельность Шиллера в области литературоведения в общем и целом соответствовала идеологической линии правящей верхушки. Тем не менее, последней едва ли было жаль пустить его «в расход» ради постановки в своем карательном «театре» такого многообещающего сценария. Ни работы, ни письма Шиллера не дают оснований заподозрить их автора в нелояльности к советской власти. Но в тот период от советской интеллигенции уже требовалось нечто большее — преданность «политических лакеев», лояльность лично к «вождю народов». А этих-то качеств у Шиллера явно недоставало.

Франц Петрович был арестован в октябре 1938 года. Но прежде чем он очутился в лагерях, «дело Шиллера» полностью рассыпалось: он наотрез отказывался признаваться в мифических преступлениях, а его мнимые «подельники» — Ф. Рише и Б. Зайц — заявили, что оговорили себя (и заодно Шиллера) на предварительном следствии. В этой ситуации не могло быть и речи о шумном показательном процессе, который, видимо, замышлял НКВД. Ничего не оставалось, как передать дело пресловутому ОСО (тройке), которое рассматривало его в отсутствие обвиняемых и тем более адвокатов. В таких условиях обвинительный приговор был абсолютно предрешен, даже если предъявленные следствием доказательства «преступления» не выдерживали никакой критики, как в «деле Шиллера». В его случае так и получилось: 15 августа 1939 года Особое совещание при народном комиссаре внутренних дел СССР постановило: «Шиллера Ф.П. за участие в контрреволюционной организации заключить в исправительно-трудовой лагерь, сроком на пять лет…».

До осуждения он был одним из крупнейших отечественных специалистов в области литературоведения. По его трехтомному труду «История западноевропейской литературы нового времени», вышедшему двумя изданиями в 1935-1938 годах, многие годы обучались все студенты филологических факультетов и институтов иностранных языков в нашей стране. Пока автор находился в лагерях ГУЛАГа, затем был лишен самой возможности преподавания даже в сельской школе, его учебник так и оставался в курсе вузовских дисциплин. Этот «казус», странный для того безумного времени, объясняется тем, что заменить книги Шиллера в учебном процессе было попросту нечем.

Примечательно, что находясь в лагерях и ссылках в невообразимо тяжелых условиях, напрягая последние силы, Франц Петрович Шиллер за неполные пять лет завершил работу над еще тремя крупными монографиями о творчестве классиков зарубежной литературы — Джордже Байроне, Фридрихе Шиллере и Генрихе Гейне. Трудно привести другой пример, когда бы ученые в схожей ситуации продолжали заниматься полноценным научным творчеством. Это позволяет с полным основанием говорить о творческом и человеческом подвиге Франца Шиллера.

Кроме своих научных трудов: статей и монографий, он оставил нам еще одно бесценное наследие — письма родным и близким из дальневосточных лагерей.

Письма в сталинские годы чаще всего уничтожались адресатами сразу же после прочтения, потому что хранение сокровенных мыслей, запечатленных на бумаге, было слишком рискованным делом. Но сотни писем Франца Петровича были бережно сохранены близкими, а десять лет назад изданы отдельной книгой объемом более тысячи страниц! Столь внушительное издание осуществила Общественная академия наук российских немцев.

Трудно сказать, сохранилось ли еще где-нибудь столько писем, отправленных каким-либо узником из лагерей ГУЛАГа, но в любом случае ясно, что они являются поистине уникальными документами. Не потому, что автор описывал непосредственно лагерный быт — этого в письмах практически нет. Тюремные письма Шиллера ценны, прежде всего, тем, что они скрупулезно отображают внутреннее состояние узника — его неизбывную тоску по дому, жене, единственной дочери, родителям, точно так же, как и страстное стремление вновь обрести утраченную свободу.

О чем же писал он родным и близким на Волгу из далекого Хабаровска? Об этом расскажут строки из его писем.

Из письма жене от 17 ноября 1939 года:

«Милая Инненька.

Нахожусь на Хабаровском этапном пункте, откуда следую дальше на восток. Инненька родная, твой образ и образ любимой Флореньки [дочери] постоянно передо мною. Очень прошу тебя, думай только о своем здоровье и о дорогой нашей дочке. Горячо целую тебя, дочку и маму.

Франц».

Из письма от 27 ноября 1939 года:

«Дорогая Инненька.

Я здоров, нахожусь на Хабаровском пересыльном пункте. Часто думаю о том, что ты слишком много работаешь. Сократи свои часы преподавания до минимума, так как я хорошо знаю, что здоровье твое не позволяет много работать. Родимая, люблю тебя все больше и больше. Хотелось бы уже скорее получить от тебя письмо. Смотрите за милой дочкой, чтобы она не заболела. Целую тебя, Флореньку и маму крепко.

Франц».

В письмах из Хабаровска Франц Петрович писал о своей любви к родным, и ни словом не обмолвился о собственных трудностях.

Что представляла собой в те годы хабаровская пересылка, мы узнаем из других источников. Например, из воспоминаний школьного учителя М. Толмачева: «Хотя Хабаровский пересыльный лагерь мне плохо запомнился, но запомнилась охота воров на так называемых «мужиков-контриков»… Грабили, вырывая из рук скудные вещи, грабили спящих на голых нарах этого лагеря».

Только приехав во Владивосток, Франц Петрович позволил себе вынужденное упоминание о постигших его несчастьях. Из письма от 27 января 1939 года из Владивостокской пересылки:

«…В дороге, когда я болел, у меня украли все вещи. У меня осталось: старое пальто, старый костюм, валенки и две пары белья. Больше мне ничего и не нужно. Беда только в том, что эта одежда совершенно не приспособлена для черной работы. Так как у меня никакой специальности для лагеря нет, то я зачислен в чернорабочие…

Последний раз я просил тебя, если у тебя будет возможность, прислать небольшую продуктовую посылку. Кроме жировых и антицинготных продуктов было бы хорошо вложить немного дешевых конфет, если ты можешь достать. Кроме того, одну пару чулок, кепку и совсем простые рукавицы для черной работы».

Мученический путь узника ГУЛАГа Франца Шиллера до конца заключения, в октябре 1946 года, почти полностью прослеживается по его письмам и документам: Москва, Бутырская тюрьма — октябрь 1938 г., Хабаровская пересылка — ноябрь 1939 г., Владивосток, Севвостлаг, лагпункт № 1 — декабрь 1939 г., Находка, «Строительство 213» (сооружение гражданского порта) — февраль 1940 г., отправка на Север — июнь 1941 г., Колыма, золотые прииски Усть-Омчуга — июль 1944 г.

Из писем и документов Шиллера становится ясно, что он, как специалист умственного труда, значительную часть лагерного периода не использовался на общих работах, а работал счетоводом. Это не уберегло его от дистрофии и других лагерных недугов, но, очевидно, спасло ему жизнь — мало кому удалось выйти живым из колымских лагерей, отбыв свой срок в забое или на каторжной работе под открытым небом.

Шиллер так и не вернулся в родные места по окончании срока заключения. Ему разрешили поселиться в городе Омске, где он впоследствии умер от туберкулеза в доме инвалидов 22 июня 1955 года, в 14-ю годовщину начала Великой Отечественной войны. Это совпадение чрезвычайно символично — та война оставила неизгладимый трагический след в судьбах миллионов людей, включая всех российских немцев и самого Франца Шиллера. Если бы не война, то его, согласно постановлению особого совещания, должны были бы освободить из заключения еще в 1943 году, и его дальнейшая жизнь могла сложиться совершенно иначе.

Смерть Франца Шиллера послужила своего рода сигналом к постепенному восстановлению его доброго имени ученого и гражданина. 28 июня 1955 года о нем впервые после ареста сообщила советская печать — в этот день «Литературная газета» опубликовала некролог о Шиллере, подписанный безлично: «Группа товарищей». Окончательно Ф.П. Шиллер был реабилитирован на основании заключения Генеральной прокуратуры 6 февраля 1990 года.