Онкология — не самая страшная в мире болезнь. Есть патологии, которые по своей переносимости и тяжести протекают для пациента значительно тяжелее. Сегодня рак играет в обществе роль пугала, но с точки зрения православия это благодатная болезнь. Онкология просто говорит человеку, что его жизнь не вечна, а все остальное – ажиотаж вокруг заболевания. Об этом в интервью медицинскому порталу Приморья VladMedicina рассказал заведующий онкологическим отделением «тысячекоечной» больницы Игорь Истомин. Об этом передает ДВ-РОСС.

— Игорь Павлович, сколько вы уже работаете во второй клинической больнице Владивостока?

— Скоро будет почти 15 лет. В онкологию пришел практически после института, за исключением четырех лет, которые я отработал в Забайкалье хирургом.

— Спустя столько лет, какие стимулы находите для вашей работы? Ведь онкология полна человеческого горя.

— Во-первых, я другого ничего не могу делать. Во-вторых, горя и в жизни достаточно. Я бы не сказал, что его здесь больше, чем в каком-то другом месте или медицинской специальности. Существует некая общественная модель онкологии – роль пугала. Для многих это шок. А с точки зрения православия – онкология благодатная болезнь.

— Почему же?

— Попробую объяснить почему. Мы очень часто живем, не задумываясь о том, что наша земная жизнь конечна. Из-за этого мы иногда ведем себя не совсем правильно. Онкология в морально-этическом отношении говорит человеку, что жизнь не вечна. Все остальное — создаваемый вокруг болезни ажиотаж. Есть патологии, которые по своей переносимости и тяжести протекают для пациента значительно тяжелее. Шанс на выздоровление онкобольного, безусловно, есть, но в онкологии, как и другой специальности, во многом правит вероятность. А вероятность с какой-то стороны божий промысел.

— Ваши коллеги указывают на то, что риск развития онкологии в последнее время значительно вырос.

— В этом отношении есть одно очень интересное исследование нашего отечественного онколога. Согласно ему, онкология увеличивается, но не является сама по себе тем фактором, который может взорвать демографию. Кто в основном болеет? Безусловно, встречаются молодые люди, но большинство — пожилые. Катастрофической эпидемии сейчас нет. Есть отдельные нозологические формы, которые выходят на первое место, но для этого существует объяснение.

Вообще, опухоль чаще всего возникает в тех органах и системах, которые находятся в постоянном обновлении – эпителий кишечника, желудка, кожи. В тех тканях, которые созрели, например, нервных, опухоли практически не появляются. А если ткань делится, то вероятность появления опухоли достаточно высока.

Например, рак легкого. Если мы перечеркнем курение как дурную привычку, то риск заболевания существенно снизится. В раке легкого всегда замешан личностный фактор. Это твой выбор, который избрал сам, а не кто-то другой.

— Разумное объяснение.

— И таких немало. Еще один пример, связанный с раком предстательной железы. В западных странах он прошел свой пик, мы лишь слегка отстаем. В советское время в Россию приезжал американский журналист Фил Донахью, который вместе с Владимиром Познером вел одно телешоу. Во время выступления одна из зрительниц заявила гостю, что в России секса нет. Аудитория просто высмеяла. И я тоже смеялся над выступившей. Но дело было в том, что женщина говорила о высокой нравственности современного ей общества. В то время о физической близости мужчины и женщины не было принято говорить. Личные любовные отношения между мужчиной и женщиной всегда присутствовали и всегда будут. Только такого откровения не было.

Сейчас большинство рекламы построено на сексуальности женщины, и это имеет обратную сторону. В конце пятидесятых Хью Хефнер создал Playboy, его понемногу начинают читать, проходит 15-20 лет, и в Америке начинает увеличиваться случаи рака предстательной железы. Сексуальные раздражители постоянно стимулируют предстательную железу к выработке секрета. Для этого клетки железы активно делятся. Такой эпидемиологический фактор приводит к изменению процесса клеточного деления предстательной железы, приводя к росту заболевания. После шоу Донахью советские люди тоже стали толерантно относиться к порнографии и рекламе. Через 15-20 лет в России участились случаи рака предстательной железы. При этом достаточно посмотреть на мусульманские страны, где уровень данной патологии минимален, поскольку нет внешних раздражителей. Для меня это видно невооруженным глазом, но говорить об этом почему-то не хотят.

— Игорь Павлович, какова ваша позиция по хоспису?

— Хоспис однозначно нужен, но в нем есть одна вещь, которая мне не совсем нравится. Страждущему и умирающему человеку необходимо умирать дома в окружении родственников. Им тяжело, но они должны присутствовать. Ребенок, который видит умирающего человека, становится значительно лучше. Если ребенок видит эти страдания, то он никогда не станет убийцей. Если это все будет проходить на стороне, то ребенок вырастет с синтетическим сердцем, без умения сочувствовать и сострадать. Я являюсь сторонником патерналистского отношения к семье – она должна быть большой. Современный мир разрушает это. Хоспис нужен лишь для тех людей, у которых нет родственников, готовых ухаживать за ними. То есть тем, у кого нет больших семей.

Больному человеку, помимо медицинского обслуживания, необходим хороший качественный уход. Его может обеспечить только близкий родственник. Для хосписа необходимы либо высокие заработные платы, либо люди с высокими морально-нравственными качествами. Хорошее доброе отношение можно купить, но здесь происходит морально-нравственная ломка. Для того чтобы в хоспис пришли волонтеры, в обществе должны быть сформированы соответствующие воспитательные приоритеты. Мы должны уметь, сострадать и любить, по-другому не бывает.

— С вашими пациентами вы разговариваете как врач или как человек?

— Я говорю с ними о болезни, прогнозах, о том, каким образом им дальше жить. Если я перестану разговаривать с людьми как человек, то перестану быть врачом.

Русское слово «врач» происходит от слова «врать». Они всегда лечили своей речью. У современного врача нет времени, чтобы разговаривать с пациентом. Человек перестает быть психологом и психотерапевтом, а становится доктором, целителем. Межличностное отношение утрачивается.

— Как удается с профессиональным цинизмом справляться?

— Самые большие циники – врачи, и это плохо. Цинизм – хорошая ширма, за которой ты закрываешься. Если я в себе допускаю это, то оно происходит помимо моей воли. А она подсказывает мне, что я не имею права быть циничным.

— Врач вне работы тоже врач?

— При всей неудачности американской экранизации «Доктора Живаго», там есть основополагающий момент. Когда красные комиссары приходят к главному герою и спрашивают, кем он работает, Живаго отвечает, что он хирург. И когда ему задают следующий вопрос – «Работаете ли вы сейчас?», он отвечает, что врач должен работать всегда. Эта фраза полностью говорит о сути профессии. В больнице находятся страждущие, и если я о них забываю, то все равно должен их вспоминать. Они живые, с ними всегда можно поговорить, разделить радость. Вообще я очень счастлив, что живу и работаю. У меня нет пессимизма.

— Но, к сожалению, специалистов остается в отрасли все меньше.

— Дефицит кадров в здравоохранении будет только увеличиваться. Поменялись ценности. Медицина в свое время рассматривалась как служение пациенту. А для того, чтобы это ощущение привить, необходимо создавать условия.

И не всегда дело в зарплате, добывая которую, человек теперь вынужден находить дополнительные источники для ее повышения. Но при этом времени на служение у него не остается, приходится заполнять бумаги.

— Почти как у Грибоедова.

— Если честно прислуживаться надо уметь. Грибоедов здесь не совсем прав. Если возникает совершенно принципиальный вопрос, то его надо решать, но к своему начальнику я должен относиться с уважением. Говоря о прислуживании, Грибоедов становится революционером, а это всегда плохо заканчивается. Кстати, горе от ума происходит не только в произведении Александра Сергеевича, но и у нас. Когда житейский ум начинает побеждать совесть, то ничего хорошего не произойдет.

— Да, хорошие человеческие качества нынче не в чести.

— Во многом виновато наше поколение, которое не смогло вовремя заметить эти сдвиги в сознании молодых. У нас не было того самого грибоедовского ума, чтобы мы смогли предостеречь вас от ошибок. Тогда всем захотелось жить, как в Америке. Мы переняли западную модель, и постепенно нравственность стала исчезать. Город желтого дьявола, о котором писал Маяковский, потихонечку пришел к нам. Медицина из служения стала бизнесом. И, разумеется, она должна воспринять всю его историю, чтобы стать высокотехнологичной на самом высоком профессиональном уровне.

Для того чтобы закончить медицинский институт в США, нужно приложить массу усилий. Деньги, вложенные в это образование, побуждают человека, чтобы он реализовал свой потенциал самым добросовестным образом. Молодой человек знает, что если он все сделает правильно, то в будущем будет зарабатывать большие деньги. Это приемлемая модель, но она не кажется мне совершенной.

— Я знаю, что вы верующий человек. Как вы пришли к вере?

— Человек приходит в церковь и к богу в своей скорби. Ты понимаешь, что она будет тебе дана до самой смерти. Церковь и помогает ее переживать. А скорби чистят меня. Сейчас молодежь отворачивается от церкви, глядя на некоторых священнослужителей и их образ жизни. Но человек пришел туда не для того, чтобы судить кого-то, а стать лучше самому. В противном случае, ты сам становишься хуже.

— Когда ваши больные уходят от вас, что вы испытываете?

— Я молюсь о них. По-другому не бывает, спасение только здесь. Как православный человек я глубоко убежден в том, что наша жизнь дана для покаяния. И то время, которое отпущено людям, когда они это осознали – время их покаяния. Об этом даже Тенгиз Абуладзе снял фильм, хоть и не в православном каноне. И если я как врач сумел продлить кому-то жизнь, увеличив период этого покаяния, то буду рад этому.