В середине октября исполнилось ровно 95 лет профессиональному историческому и филологическому образованию на Дальнем Востоке. 16 октября 1918 года в стенах Восточного института, открытого 19 годами ранее, свою работу начал частный историко-филологический факультет. В честь этого знаменательного события 18 и 19 ноября в Гуманитарной школе ДВФУ пройдет крупная конференция «Историческое образование на российском Дальнем Востоке: проблемы преподавания истории на современном этапе».
О том, как репрессировали прародителя ДВФУ, стоит ли верить краеведам, нужен ли единый учебник истории для школ и заметил ли кто-нибудь, что прошлый год был объявлен годом истории России, мы беседуем с заведующей кафедрой отечественной истории и архивоведения ДВФУ, доктором исторических наук, профессором Светланой Дударёнок, передает ДВ — РОСС.

— Восточный институт, открытый еще в 1899 году, с самого начала был крайне востребован. Ведь Япония, Китай и Корея тогда входили в сферу геополитических интересов Российской империи. Специалисты по Азиатско-Тихоокеанскому региону (АТР) были нарасхват. Но чтобы стать полноценным вузом, Восточному институту не хватало других факультетов.
Согласно имперским стандартам, в классическом университете должен был быть физико-математический, юридический, медицинский и историко-филологический факультеты (это объясняет, почему мы с самого начала были с филологами — такова была традиция). За создание историко-филологического отделения научная общественность впервые высказывалась еще в 1910 году.
Революция и начавшаяся Гражданская война, как ни странно, эту идею не похоронили. 4 октября 1918 года был принят устав нового факультета, а через 12 дней на историческом и словесном отделениях начались первые занятия. К сожалению для науки, довольно много преподавателей покинули Владивосток вместе с эскадрой адмирала Старка в 1922 году.
С приходом сюда советской власти наш факультет стал частью Дальневосточного государственного университета (ДГУ), а в 1939 году, как и весь университет, был репрессирован. Политически неблагонадежных (как тогда считалось) профессоров и студентов в те шальные годы вышвырнули из здания на улицу и отправили организовывать учебный процесс в Чите и других городах страны.
Возродился университет, а с ним и наша кафедра, уже в составе Владивостоксого государственного педагогического института (1943–1956). 29 августа 1956 года репрессированный университет был полностью восстановлен в своих правах уже как ДВГУ. Первым его ректором стал Григорий Семенович Куцый, много сделавший для развития исторического образования на Дальнем Востоке (он был доктором исторических наук).
В настоящее время ДВФУ — один из немногих вузов, в который продолжает работать Диссертационный совет по защите докторских и кандидатских диссертаций по специальности «Отечественная история». К нам едут защищаться ученые со всех регионов российского Дальнего Востока и из других регионов страны. В основном это авторы диссертаций, имеющих отношение к истории российского Дальнему Востоку или стран АТР. Причина в том, что даже в центральных регионах страны мало специалистов, имеющих возможность оценить степень их научных достижений в этом вопросе.
— Прошлый 2012 год тогдашний президент страны Дмитрий Медведев объявил годом истории России. Как вы относитесь к этому событию?
— Для меня это очень больной вопрос. С одной стороны год истории — это, конечно, замечательно. Это значит, что на самом высоком уровне появилось осознание того, что нам нельзя становится Иванами, не помнящими родства.
С другой стороны, как раз объявление года истории и постоянные разговоры чиновников о патриотизме прямо свидетельствуют о том, что россияне утратили то, что отличало нас от многих других. Это любовь к Родине, ценности, ощущение героичности собственной истории. Но откуда может взяться патриотизм, если весь курс отечественной истории от Киевской Руси до сегодняшнего дня наши преподаватели должны умудриться прочитать за 18 часов лекций и 18 семинаров. С гуманитариями еще не все так плохо: там, как правило, на это выделяют хотя бы в два раза больше времени. А вот «знания» некоторых студентов технических и естественнонаучных специальностей иногда просто поражают.
Задает, например, преподаватель кафедры вопрос о Екатерине II. Студент-инженер первого курса, по идее учивший историю в школе и уже почти прослушавший курс, отвечает: «Ну, я не знаю, кто она, но ее прислал Гитлер». «А почему Гитлер?», — задает наводящий вопрос преподаватель. «Ну, она же немка».
Почти никто из нынешних студентов не хочет смотреть военно-патриотические фильмы. «Надоели эти ваши фильмы про войнушку». Большинство студентов даже старших курсов не могут отличить Сталина от Дзержинского. Я не говорю о том, что нужно любить «Железного Феликса», но как он выглядит, неплохо бы знать. Все это — как раз результат того, что за 20 постперестроечных лет мы утратили гуманитарную компоненту своего образования.
— Но ведь наверняка не все так безнадежно?
— Чтобы преодолеть нигилизм в отношении собственной истории, нужна научно-популярная литература. Не фундаментальные монографии, которые читают только специалисты, а талантливо и образно написанные, прекрасно иллюстрированные научно-популярные книги. Но даже в такой литературе должны быть ссылки на источники и документы. Поэтому научно-популярные книги должны быть написаны все-таки специалистами-историками. Это необходимо хотя бы для того, чтобы автор не плодил новые мифы.
Знаю, что недавно в Москве проходил съезд кинематографистов. Одно из решений — возродить документальное кино. Хочется верить, что снимать будут не только научно-популярные фильмы, имеющие отношения к пропаганде научных достижений, но и исторические фильмы.
— Как вы относитесь к краеведению? Ведь многие краеведы – не профессиональные историки.
— Двояко. С одной стороны, я их очень уважаю за то, что они берут на себя ту работу, которую, наверное, все-таки должны делать мы. То есть популярно рассказывать об исторических событиях. В этом смысле краеведческое движение я всячески поддерживаю. Но здесь не без ложки дегтя. Многие известные краеведы — те еще мифотворцы. Руководствуются принципом «чего не знаю — того домыслю». Журналисты, у которых, как правило, с краеведами контакт налажен лучше, чем с нами, профессионалами, это подхватывают. Например, один из таких мифов — информация о том, что во Владивостоке похоронен потомок Пушкина. Я не говорю, что этого не могло быть. Но не существует достоверных документов, указывающих на то, что он лежит в нашей земле.
— Почему так происходит? Ведь не сознательно же они искажают историю?
— Сама сфера краеведения позволяет не то чтобы не копать в глубину, но делать выводы более поспешно. Большинство же моих коллег все-таки стоит на том, что если нет источника — то нет и факта.
С гуманитарным знанием, а в особенности с историей, вообще сложно. Мы можем говорить о чем-то лишь с большей или меньшей степенью вероятности. История — реконструкция в чистом виде. Но если гипотетичность исторического знания делает профессионального историка осторожным в выводах, то для большинства краеведов это не является большим препятствием. Однако это не умаляет их заслуг.
— Много ли еще «белых пятен» в истории Дальнего Востока?
— В исторической науке постоянно что-то происходит, хотя бы из-за того, что с начала 90-х у нас появилась возможность работать в архивах КГБ. Доступ к этим документам позволяет иначе взглянуть на историю Гражданской и Великой Отечественной войн, на репрессии, становление и развитие органов государственной безопасности. Я, например, сейчас готовлю статью о «деле» контрреволюционной монархической организации церковников (православных верующих). Раньше об этом эпизоде никто не писал (файлы были засекречены). По этому делу в 1937 году было привлечено 17 человек. Из них 12 были расстреляны, остальные получили по десять лет лагерей. В 1958 все фигуранты этого «дела» были реабилитированы. После этого к уголовной ответственности привлекли уже следователей (разумеется, вся доказательная база ими была полностью сфабрикована). Чем уникально конкретно это «дело»? Именно с него начались массовые репрессии против верующих всех конфессий на Дальнем Востоке — оно стало для следователей прецедентом.
— Как вы относитесь к идее создания единого учебника истории для школ?
— Разумеется, нынешние учебники есть за что критиковать. Сейчас там правит цинизм и нигилизм. С их страниц уже исчез и намек на героизм наших соотечественников в Великой Отечественной войне (например, в некоторых таких пособиях ВОВ — лишь незначительный эпизод Второй мировой). Но ведь это все-таки учебник истории России! Нет ни эталонов, ни идеалов. Эйфория непонятной «свободы» 90-х затянулась. Высосанный из пальца День народного единства, который до сих пор непонятен большинству населения. Или, например, День России, на деле — «праздник» потери собственной территории.
С другой стороны, многие наши магистранты, которые работают в школах, действительно устали от такого многообразия учебников. Но у меня есть опасения, как бы не стало хуже. Хотелось бы, чтобы при описании сложных тем (таких, например, как Гражданская и Великая Отечественная войны, развал Советского Союза) давалось несколько точек зрения, чтобы новый е6диный учебник не превратился в новый «краткий курс». Это мы уже проходили. История — наука точная.
В заключение мне хотелось бы привести слова Чернышевского: «Можно не знать тысячи наук и все-таки быть образованным человеком, но не любить историю может только человек совершенно неразвитый умственно».
Максим Барыленко,
Дарья Фисун [фото]