Восточный экономический форум, который пройдет во Владивостоке в начале сентября, по замыслу организаторов должен обозначить место российского Дальнего Востока на мировой инвестиционной карте.

О том, как идет подготовка к форуму, о шансах Дальнего Востока в конкурентной борьбе с региональными лидерами и о том, как территории опережающего развития преобразят регион, в интервью ТАСС рассказал заместитель председателя правительства, полномочный представитель президента в Дальневосточном федеральном округе Юрий Трутнев, передает ДВ-РОСС.

— Как идет подготовка к Восточному экономическому форуму?

— Прежде всего, мы уже определили, что хотим от Восточного экономического форума, какие задачи ставим, – это самое главное. Мы сразу сформулировали, что для нас форум – это не разовое событие, на которое мы просто собираем много людей и дискутируем. Мы исходим из того, что вся работа по развитию Дальнего Востока – это непрерывный процесс. Вы знаете, что Владимир Владимирович Путин определил развитие Дальнего Востока как национальный приоритет XXI века, поэтому правительством уже полтора года ведется достаточно интенсивная работа. Форум – это одна из точек в этой работе, у которой есть свое предназначение, своя цель. Она, прежде всего, заключается в том, чтобы рассказать, чем Дальний Восток сегодняшний отличается от Дальнего Востока вчерашнего. Исходя из этого мы построили общую архитектуру форума. Она состоит из трех блоков.

Первый блок будет интересен прежде всего нашим гостям из-за рубежа. В нем мы рассказываем в целом о Дальнем Востоке. О том, каковы его природные преимущества, потому что их немало: и запасы полезных ископаемых, и чистая вода, и лес, и рыба и многое другое.

Второй блок – это те механизмы поддержки, которые были созданы за это время правительством России и которые должны стимулировать развитие бизнеса – это механизм территорий опережающего развития (ТОР), свободный порт Владивосток, механизм инфраструктурной поддержки инвестиционных проектов. Тут есть разница. ТОР рассчитан в большей степени на малый и средний бизнес, а инфраструктурная поддержка касается крупных инвестиционных проектов.

ТОРы создают условия для работы предприятий, сталкивающихся с административными барьерами. В ТОРах существует целый ряд административных и экономических преференций, например, свободная таможенная зона, круглосуточная работа пунктов перехода, оформление виз на границе, сокращенный срок разрешительных процедур и меньший объем давления с точки зрения проверок, налоговые каникулы по налогам на прибыль, имущество и землю, сниженные страховые платежи, ускоренный возврат НДС. В данном случае задача государства – снизить издержки бизнеса. При этом важно подчеркнуть, что мы не просто что-то сочиняли, мы заложили в структуру ТОР лучшие практики, которые используются в окружающих странах. Мы понимаем, что у нас конкуренция не внутренняя, мы будем конкурировать не с Рязанью и не с Калугой. Мы будем конкурировать с Гонконгом, Сингапуром, Китаем, Японией, Кореей.

Третий блок дискуссий на форуме – это будущее Дальнего Востока, потому что мы не можем строить стратегии, не определив, куда мы идем и какие задачи ставим.

— И какие шансы у вас в этой конкурентной борьбе? Вы называете очень серьезных соперников…

— Шансы есть, и мы должны их обязательно использовать, хотя нам придется очень много потрудиться, чтобы у нас были такие же условия, как у конкурентов. И эту работу придется сделать, если мы хотим побеждать. Фактором риска в конкурентной борьбе будет являться слабое развитие инфраструктуры. Это совершенно очевидно, но для того, чтобы этот фактор преодолеть, продумана целая система мероприятий. Нам надо прорываться, у нас другого выбора нет.

— Расскажите подробнее о системе мероприятий по развитию инфраструктуры.

— В чем наш подход несколько отличается от того, который практиковался ранее. Конечно, идеально было бы создать инфраструктуру такой же плотности и качества, как в европейской части России. Это решило бы все вопросы. Есть только одна проблема – на это потребуются десятилетия и совершенно непредставимые объемы финансирования, поэтому мы таких малореальных, а главное дорогостоящих задач не ставим.

Мы исходим из того, что сейчас мы должны обеспечить инфраструктурой конкретные проекты, а не вообще всю территорию Дальнего Востока, так у нас ничего не получится.

Поэтому мы создали специальную правительственную комиссию и пешком обошли все точки, где люди предлагают создавать что-то в бизнесе. И там, где мы видим, что это работает, что это живое, что этот проект точно будет, что интерес инвесторов высокий, мы туда подтаскиваем инфраструктуру.

Все наши механизмы поддержки они ровно из трех блоков состоят: инфраструктура, налоговые и административные льготы. В этом случае получаются достаточно конкурентные условия. А проекты уникальные. Мы не принимали ни одного решения комиссии по тем объектам, на которых я лично не побывал, потому что мне важно, в том числе, и собственное ощущение. Проекты есть очень красивые, мы верим в их будущее.

— Расскажите про проекты, в чем их уникальность?

— Примеры простые – неделю назад я был в Республике Саха (Якутия). Там есть город Нерюнгри, где живут около 60 тысяч человек. Почти все работают на шахтах, но через десять лет запас угля там станет равным нулю.

Соответственно, у нас возникает город, в котором негде работать. Город исчезнет в этом случае. Есть компания «Колмар», которая рядом получила лицензии на разработку новых запасов угольных месторождений и строит там горно-обогатительные комбинаты «Инаглинский» и «Денисовский». Запасы угля с учетом возможности прироста – 5 млрд тонн. То есть это лет на 150 вперед, но нужна энергетика, нужна железная дорога. Мы все эти обязательства на себя принимаем, причем характерно, что мы с инвесторами работаем параллельно.

Сейчас правительство еще только рассматривает решение, совсем недавно эти проекты прошли утверждение на правительстве, а люди уже площадку готовят для подстанции, прорубают трассу, потому что они верят нам, а мы им. Правда, мы это доверие закрепим соглашением юридическим, чтобы все свои обязательства точно выполнила и та, и другая сторона.

Если говорить про ТОР, то я назову два примера. Первый – это ТОР «Комсомольский» в Хабаровском крае. Идея ТОРа очень проста: там есть большое авиастроительное объединение, которое выпускает хорошие самолеты, пользующиеся спросом не только в России, но и в других странах мира. Но производство значительной части комплектующих для этих самолетов разбросано по другим территориям, часто даже за пределами России.

Руководители объединения говорят: «Помогите нам произвести комплектующие здесь. Таким образом, мы сэкономим на транспорте, уберем логистические риски, мы над качеством вместе поработаем, чтобы оно всегда удовлетворяло нашим требованиям».

Но в этом случае мы упираемся в другое, даже не столько в энергетику, а в возможности города, потому что не хватает социальных объектов, жилье надо строить, детские сады, школы. Будем заниматься этим, потому что люди же не могут работать, когда для их жизни не созданы нормальные условия. Там есть хорошие рабочие места, но надо, чтобы и жить в Комсомольске-на-Амуре тоже было нормально.

— Вы планируете привозить туда людей из других регионов?

— Нет, мы ничего не планируем, мы исходим из простой вещи: нам надо построить социальную инфраструктуру, а дальше будут проходить естественные миграционные процессы. Этим будут предприятия заниматься, администрация Хабаровска. Но когда есть рабочие места и людям нормально платят, есть нормальные условия для жизни, — больших сомнений, что мы вопросы с людьми решим, нет.

Отток людей же происходит не потому, что людям не нравится Дальний Восток.

Вторая площадка ТОР, о которой я бы хотел рассказать – это площадка на Камчатке. Она у нас одна из самых сложных по экономике. Мы же стараемся нашу работу организовать так, чтобы у нас на один рубль бюджетных средств приходилось как можно больше частных инвестиций.

У нас сегодня текущий мультипликатор по программе развития Дальнего Востока – 12. То есть на 1 рубль бюджетных средств приходит 12 частных. Это хороший показатель. По Камчатке он ниже в 3 раза.

Мы много советовались перед тем, как принять решение. Здесь тоже вопрос будущего, потому что Камчатка – это наш природный бриллиант, это уникальная совершенно территория, таких территорий больше в мире нет.

Мы абсолютно уверены в том, что если мы сможем создать нормальную туристическую инфраструктуру, то это будет одно из самых популярных мест в мире, в этом случае вопросы развития региона и его жизни просто переходят в другое качество.

Но для того, чтобы все это обеспечить, надо, чтобы людям было где разместиться, можно было доехать до того или иного пункта. Здесь тоже, как мне кажется, мы поступаем достаточно технологично. Мы не собираемся строить на Камчатке гостиницы, нам такая идея в голову не приходит, потому что гостиница – это уже объект бизнеса.

Предприниматель сам должен понимать, где строить гостиницу, какую, как организовать сервис, чтобы там люди разместились. Но для того, чтобы он это решение принял, там должно быть тепло, энергия, вода и канализация. Обеспечить то, чтобы в тех точках, где это необходимо, вся эта инфраструктура появилась, за это мы беремся.

Далее портовая инфраструктура. Если мы хотим, чтобы люди к нам приезжали, нам необходимо сделать так, чтобы большие туристические лайнеры могли вставать к причальной стенке. Сегодня таких возможностей нет, и мы беремся за то, чтобы их создать.

Это большой по объему капитальных вложений со стороны бюджета проект – около 8 млрд рублей инвестиций, но мне кажется, что оно точно того стоит, потому что в мире очень много зарабатывают на туризме. Камчатка имеет все шансы стать туристической Меккой в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

— Как вы видите будущее региона с точки зрения глобального разделения труда? В каких сферах у Дальнего Востока есть конкурентное преимущество?

— Мне кажется, что мы часто пытаемся предвосхитить и предугадать решения, которые должны приниматься в конкретной точке конкретными коллективами людей. Например, имея объем потенциальных заказов по судам, мы не можем не создать судостроение. Сейчас в этом направлении предпринимают усилия и министерство промышленности, и компании.

То же самое с лесопереработкой, с переработкой рыбы, которую мы продолжаем отправлять за рубеж, да еще и в непереработанном виде, с переработкой полезных ископаемых, углеводородов. Понятно, что правительство должно принимать решения, поддерживать эти направления. Что касается других направлений, то я уверен, что мы с вами вряд ли точно угадаем, в чем мы сможем выиграть конкуренцию по различным направлениям деятельности. Задача правительства в другом: создать условия для работы людей, потому что конкуренцию выигрывают конкретные люди за счет своих талантов, за счет своего видения.

— Как вы видите развитие энергетики Дальнего Востока? Считаете ли вы оправданным субсидирование тарифов на Дальнем Востоке за счет других регионов?

— Мы считаем, что развитие энергетики Дальнего Востока не должно субсидироваться в постоянном режиме, потому что иначе мы просто создадим систему, которая не будет заинтересована в экономии затрат.

Тем не менее, необходимо единожды выровнять те условия, которые существуют на Дальнем Востоке с европейской частью России.

Никто из жителей Дальнего Востока не виноват в том, что на огромных пространствах строилось мало энергетических сетей, мало генерирующих мощностей, что тарифы на транспортировку электрической энергии за счет расстояний огромны.

Вот мы говорим о налогах, говорим об административных издержках, но энергетика – это тоже издержки. Невозможно развивать экономику, если тарифы будут выше в пять раз. А у нас есть территории, где они выше и в 5, и в 6, и в 12 раз.

— Многие большие проекты в регионе, в частности по строительству нефтеперерабатывающих заводов, были отложены. Как вы считаете, после форума и с учетом ваших планов развития региона нужно ли к этим проектам вернуться?

— Мы должны использовать наши природные преимущества. Все, что у нас в России растет, извлекается из недр, плавает в морях, надо стараться максимально перерабатывать, чтобы создать большую прибавочную стоимость, большее количество рабочих мест на территории России. Но мы не должны выступать инициатором проектов. Это неправильно.

Это экономический проект, его должна просчитать компания. Поэтому мы всем компаниям — «Роснефти», «Газпрому», более мелким компаниям — поможем создать инфраструктуру, предоставим возможности ТОР. Только вы сами определитесь с экономикой проекта, с тем, откуда вы возьмете сырье. Мне кажется, этот механизм единственно правильный.

— Вы видите проекты, которые могли бы соответствовать вашим критериям?

— Когда приступали к работе, нам вообще говорили, что на Дальнем Востоке нет готовых проектов. Когда мы начали работать, были проанализированы около 400 проектов. Из них сегодня в высокой степени готовности более 30. Правительство приняло решение по трем ТОР, по шести инвестиционным проектам уже принято решение. Далее два проекта у нас совсем на выходе в Фонде по развитию Дальнего Востока. Это еще один важный для нас инструмент.

Хотя ко мне приходило руководство фонда вчера и сказало, что их не два, а 15. Проектов много, и инвестиционный интерес высокий.

Совершенно очевидно, что если говорить о результатах нашей деятельности, как о созданных сейчас предприятиях, то такие предприятия только создаются, потому что закон принят буквально несколько месяцев назад: за такой срок предприятия не строятся.

Результат мы видим в оживлении бизнес-активности. Ряд крупных компаний хотят создать частный фонд развития Дальнего Востока. Они хотят реализовывать ряд проектов в рамках своего инвестиционного

портфеля.

Их пока полностью устраивают те инструменты, которые уже предлагаются.

— Вот эти 400 проектов и есть первый ощутимый результат работы ТОРов?

— 400 – это общий объем, сейчас мы можем говорить о 40-50 проектах, которые реально находятся в высокой степени готовности. Часть из них уже запущены, а часть будет запускаться в ближайшее время. У нас законы только вышли, а по всем ТОР уже разработаны детальные дорожные карты.

У нас уже принят комиссией ТОР с общим объемом частных инвестиций в 376 млрд рублей. Это неплохая цифра, при этом мы понимаем, что цифра по ТОРам практически наверняка вырастет. В этой цифре посчитаны только якорные проекты, а ТОР мы создаем не только для якорных проектов, потом другие инвесторы обязательно придут.

— Это на каком горизонте?

— Это в течении трех лет. Все проекты расписаны на горизонте в три года.

— Какие еще источники инвестиций могут быть?

— Государственные. Для создания инфраструктуры для этих проектов, мы в соответствии с целевой программой израсходуем 42 млрд рублей бюджетных средств.

Денег вокруг действительно много, привлечь их для развития экономики нашей страны было бы неплохо, учитывая, что есть огромные проекты: проекты транспортных коридоров, проект Северного морского пути, который очень дорого стоит, потому что для него нужны ледоколы, нужна полная модернизация портов.

Мы надеемся, что и эти проекты сможем выстроить. Я уверен, что самая худшая позиция для привлечения инвестиций – говорить: «Коллеги, дайте нам денег, нам очень надо то или иное сделать».

Мне кажется, что дорога к финансированию проекта начинается с того, что надо его логику и экономику построить таким образом, чтобы проект стал экономически эффективным, чтобы была конкуренция за то, чтобы вложить в него деньги. Не важно, чьи средства в этом случае будут: российских инвесторов или зарубежных компаний. Если банки будут убеждены, что сюда можно надежно вкладывать деньги, они дадут кредит.

— Какой вы видите роль новых институтов развития в регионе: Фонда «Шелкового пути», банка БРИКС и других. Рассматриваете ли вы их в качестве источника финансирования проектов на Дальнем Востоке?

— Если мы выстроим проекты прозрачно и правильно, то инвесторы для них точно найдутся. Кто будет инвесторами, китайские фонды или Сбербанк, какая в сущности разница?

В Китае я встречался с крупнейшими банками, у них совокупный объем активов более $2 трлн. Я им задал вопрос: «Коллеги, а вы собираетесь инвестировать в Дальний Восток?». Они сказали, что уже создали платформу для инвестиций на $5 млрд. «Вы хоть их сначала израсходуйте, потом будем двигаться дальше». Надо продолжать работу по подготовке проектов, по оказанию им государственной помощи для того, чтобы они стали эффективными, тогда все остальные вопросы будут решаться в рамках нормальной экономической логики.

— Каким вы видите развитие порта Владивостока, предполагает оно развитие территорий к югу от города?

— Мы действительно очень надеемся, что это развитие будет динамичным. У нас сейчас всего два с половиной месяца на то, чтобы завершить всю нормативную базу по свободному порту. Не все можно было сделать до принятия закона.

— Есть ли какие-то камни преткновения?

— Закон принят, сейчас дискуссию вести бессмысленно. Надо его реализовать. Закон проходил не очень просто, немало было горячих обсуждений, я уверен, что жизнь в течение ближайшего года-полутора все расставит по местам, все будет очевидно и понятно, как работает закон и какова его эффективность. Я уверен в том, что он полезен, как, честно говоря, практически все эксперты. Есть вещи, которые мы в закон догрузили, есть кое-что, что можно улучшить.

— В сентябре планируется провести госсовет по распределению квот на вылов рыбы. Как вы видите процесс перераспределения?

— Я вообще делить что-либо не люблю, и в этих случаях стараюсь работать над общим принципом, а не над тем, как кому что-то дать, а что-то не дать. Вот что касается принципов, то их, собственно говоря, два. Первый принцип — это историческое закрепление квот за теми компаниями, которые уже сложились, у которых уже есть какой-то флот, квалификация. И лишить их сейчас лицензии как минимум странно. Это значит, разрушить отрасль.

В то же самое время у этого принципа есть один колоссальный недостаток. Он не стимулирует повышение эффективности. Вот дали тебе квоту по историческому принципу, она у тебя и есть всегда. А что тебе особо-то беспокоиться. У государства же есть свои задачи, свои приоритеты. Повышение эффективности — это второй принцип. Мы, например, хотим, чтобы у нас рыболовецкий флот строился в России. Мы хотим, чтобы у нас рыба перерабатывалась на берегу. Там же были квоты, которые выделялись под строительство переработки. Ничего не

выполнено.

Поэтому совершенно очевидно, что надо, чтобы эти принципы эволюционировали. То есть, не разрушая то, что уже создано, необходимо какую-то часть квот, как механизма эффективного государственного влияния на отрасль, давать под строительство перерабатывающих мощностей, жестко спрашивая за результаты — построил или не построил.

Надо давать их за строительство новых судов РФ, параллельно создавая институты поддержки этого судостроения. Если мы сейчас рыбакам скажем: «А вот постройте суда в России!», — они нам зададут простой вопрос: «А вы нам не скажете, где?».

Если прийти в судостроительную компанию Кореи, тебе дадут несколько типов судов, ткнешь пальцем, тебе сразу скажут цену, сроки – все понятно.

На наших заводах сейчас довольно странно ведут себя наши судостроители. Тебе говорят: «Мы тебе, конечно, это судно построим, но какое тебе надо? Нарисуй! Сейчас мы по нему проект начнем разрабатывать».

Вы им в ответ: «То есть вы на мне экспериментировать будете? Так не работает». Эти риски государство должно взять на себя.

Это должно сделать Министерство промышленности, надо сделать так, чтобы были разработаны необходимые типы судов. Чтобы выпуск первых экземпляров, которые соберут на себя дополнительные затраты, связанные с разработкой конструкторской документации, с оснасткой, с закупкой станков, чтобы это все государство профинансировало.

Потребители, рыбаки должны получить суда уже нормального качества, по нормальной стоимости и в нормальные сроки.

— Сейчас государство корректирует программу судостроения. С учетом того, что вы сказали, вы планируете принимать участие в этом процессе?

— Вы знаете, недавно обсуждалось как раз взаимодействие территориально-отраслевого блока в правительстве. Мы будем принимать во всем этом участие. Но судостроение – в другом блоке ответственности, и мы, скорее, можем формулировать пожелания. Здесь надо просто вместе найти путь.

— Есть несколько системообразующих предприятий и компаний для Дальнего Востока. Одним из них, например, является компания «Алроса», у которой недавно поменялось руководство. Как вы видите дальнейшее развитие этой компании с учетом ваших планов?

— Точно такие же пожелания, как к работе любой другой компании. «Алроса» должна быть прозрачна с точки зрения экономики, с точки

зрения финансовой деятельности. Она должна создавать максимальную прибавочную стоимость на территории РФ или способствовать созданию дополнительных рабочих мест.

— То есть она может идти в огранку?

— Вы знаете, да, много рассуждений на эту тему. Все пытаются, скажем, не дослушать до конца или аргументировать раньше, чем поймут, о чем разговор. Я ведь никогда не говорил о том, чтобы на «Алросе» построить ограночную фабрику, такой экзотической мысли в голову не приходило.

Я говорил о чем? Что общий принцип очевиден: чем больше в России рабочих мест высокооплачиваемых, тем лучше. Поэтому надо ли лезть компании «Алроса» в огранку – не уверен. Компания «Алроса» все-таки работает прежде всего как горная компания, как компания добывающая, это своя специфика, достаточно важная, сейчас им надо на подземную добычу переходить. На это тоже требуется немало интеллектуальных и экономических усилий.

Но добыв алмаз, может ли «Алроса» вместе с государством подумать над тем, какие условия нужны, чтобы алмазы гранились в России, продавались на российских торговых площадках?

Например, чтобы государство получило налоги с этих ограночных предприятий. Давайте преференции установим, давайте сделаем так, что «Алроса» будет под госгарантии поставлять этим компаниям сырье с отсрочкой платежа. Я просто пожелания высказал. Коллеги, подумайте, что нужно сделать, чтобы во Владивостоке создать площадку по продаже алмазов.

— Это уже реальный проект?

— Это пока обсуждение. Реальный проект будет, когда я посмотрю экономику, узнаю, кто этим занимается. Надо найти тех людей, которые разбираются в этом рынке. Это достаточно узкий круг людей. Есть несколько мировых центров продаж, а что если мы им скажем, что мы хотим продавать часть алмазов во Владивостоке?

У нас близко Япония, Китай — они заинтересованы, я с ними говорил. Давайте посмотрим, что для этого надо: какие специалисты, какие условия, какие налоговые льготы, какие режимы с точки зрения таможенных и административных процедур.

Алмазы из нашей страны уходят потому, что объем таможенных процедур намного жестче, чем в других странах. Мы оптом это все продаем, потому что оборот, связанный с огранкой просто невыгодно развивать в России.