Руководитель Федерального агентства по рыболовству рассказал корреспонденту «Денег» Алексею Боярскому о том, где какая вкусная и полезная рыба и почём.

Почему в продаже мало рыбы?

— Вы говорите о своих личных ощущениях, а, например, в супермаркете за углом только селедки 12 видов. Рыбы на самом деле по пояс. ВВП рыбной отрасли вырос в 2011 году почти на 15 процентов — в три раза выше среднероссийского показателя. Потребление рыбы в 2011 году по сравнению с 2007 годом выросло в два раза, притом что объёмы импорта снизились. Другое дело, что это в основном касается мороженой рыбы. Свежая охлажденная рыба не всегда доступна по цене, или она невысокого качества. Связано это с инфраструктурными, логистическими проблемами. Львиная доля рыбы у нас добывается на Дальнем Востоке, а 85 процентов населения страны проживает на западе. Провезти через всю страну свежую рыбу невозможно. И даже мороженую рыбу оттуда в европейскую часть протолкнуть проблематично — сдерживают возрастающие железнодорожные тарифы, отсутствие необходимого количества холодильников для хранения. Поэтому стоит вопрос создания системы оперативного вывоза в торговые сети из Мурманска, Астрахани, Азова. Мы этой проблемой занимаемся, хотя в задачи агентства она не входит. Наши полномочия распространяются лишь на вопросы вылова, а это неправильно. Нужна единая государственная политика, увязывающая добычу с логистикой. Нужно в одном штабе отрасли сконцентрировать весь цикл, что называется, от лодки до глотки. Например, проблемы портов. Черноморские порты переваливают всё что угодно, только не рыбу,— выгрузиться рыбакам негде.

Я слышал, как в Мурманске рыбаки называли свой порт вражеским и говорили, что им гораздо удобнее везти рыбу в Норвегию.

— Тут дело не только в портовом сервисе. Рыбак не может отдать товар в розничные сети на условиях двухмесячной отсрочки платежа. Оптовиков же, которые примут рыбу с судна, сразу расплатятся, складируют и дальше сами будут поставлять ритейлерам, у нас практически нет. Поэтому и везут иностранным покупателям, которые деньги отдадут сразу. К тому же экспортёр вернет НДС, а поставщик на внутренний рынок им нагрузится. Учитывая, что 60 процентов трески в Баренцевом море добывается в конвенционной зоне Шпицбергена или у берегов Норвегии (это связано с миграцией рыбы — «Деньги»), то место назначения улова определяется исключительно рыночной конъюнктурой. Основные потребители трески — Испания и Португалия. Они дают цену выше, чем в России. Но бывает, цены в России взлетают, и сразу возрастают поставки на внутренний рынок.

А почему Норвегия покупает рыбу у наших рыбаков — им что, своего флота недостаточно?

— Норвегия — главный поставщик трески в Европу. Норвежские кооперативы скупают треску у российских рыбаков, чтобы дозировать её на европейском рынке и не уронить цены.

Степень износа рыболовного флота превышает 80 процентов. Почему же введена заградительная пошлина на ввоз иностранных судов?

— Действительно, пошлина 23 процента. Нам известно о «незаходных судах», которые как нерастаможенные не пересекают наши границы. Мы, кстати, уже в 2010 году объявляли амнистию для таких судов и хотим ещё раз объявить. Конечно, современные суда нам необходимы: эксплуатируя технику прошлых поколений, наши рыбаки только топлива на тонну вылова тратят в два раза больше, чем норвежцы. Рыбаки опасаются заказывать строительство судна в России — могут не выдержать срок и повысить контрактную цену из-за подорожания металла или по иным причинам. Но если отменить пошлину, то полностью убьём отечественное судостроение. Мы сейчас хотим предложить схему, при которой банк возьмёт на себя гарантии неизменности цены, сроков и будет кредитовать под залог квот на вылов.

Число судов снизилось, но они периодически простаивают — объёма квот не хватает на полную загрузку. В чем парадокс?

— Рыбаки просто выбирают квоту по дорогим и валютоёмким экспортным видам рыб, например, той же треске, а с выловом других не всегда хотят связываться. В России сегодня 640 видов промысловых рыб. Можно почти два года подряд ежедневно есть новую рыбу, не повторяясь. Реально же всё до сих пор как у Жванецкого: «Рыба живая. Какая? Ну живая… Я не помню, как она выглядит». Из всего многообразия потребитель знает не больше десяти видов. У нас непопуляризированы многие виды рыб, никто всерьёз не занимается продвижением продукта, маркетингом, а представление об иных подпорчено советской торговлей. Например, мойва или минтай ассоциируется с едой для кошек, а это весьма вкусная и полезная рыба. В Китае минтай очень популярен. Филе-о-фиш «Макдоналдса» любите? В нём как раз минтай. В европейских санаториях эту рыбу прописывают как диетическое питание.

Как вы оцениваете рынок торговли квотами?

— По нашим оценкам, перепродается 15-20 процентов полученных квот. Есть такие «рыбаки на диване», которые своего флота не имеют, но квоты получили. Они заключают договор аренды судна, на котором якобы сами добывают рыбу, а в действительности просто перепродают квоту реальным рыбакам. Кардинально на себестоимость добычи это не влияет, но всё равно мы эту систему будем ломать — зачем нам жулики-посредники? Мы не можем запретить договор аренды судна, но зато можем засчитывать выбор квоты только собственными судами. И если два года подряд квота выбирается меньше чем на 50 процентов, то она отбирается. Кстати, квоты давно уже выделяются на десять лет. Этим мы убили сразу двух жирных зайцев. Во-первых, ушли от колоссальной коррупции. Раньше в конце июня—начале июля здесь, у нашего здания на Рождественском бульваре, появлялось много людей с обветренными лицами, которые ходили под ручку с чиновниками и шептались. Это руководители рыболовных компаний приезжали «решать вопросы» по получению квот на следующий год. Когда я пришёл и одно лето за всем этим понаблюдал, понял, что так нельзя, а потом предложил закрыть эту ежегодную кормушку — давать квоты сразу на десять лет. Дело даже не в том, что тут очень скоро заклацали бы наручники, а просто при такой ежегодной неопределённости невозможно вкладываться в развитие. Нас от этого шага отговаривали с разных флангов. С одного говорили, что потеряем рычаги влияния на рыбаков, с другого контролеры-надзиратели предупреждали о неготовности системы статистики. Зато после того, как квоты стали десятилетними, компании начали вкладываться в модернизацию флота, ставить бортовое перерабатывающие оборудование. А когда мы ещё и промысловые участки начали выделять на 20 лет, стали возникать перерабатывающие заводы. За последние два года на Камчатке построили шесть заводов, таких, которых нет нигде в мире. Я видел американские заводы на Аляске, так они просто нервно курят в стороне. Притом что у нас на Камчатке, в отличие от Аляски, дорог нет и надо всё завозить пароходом из Владивостока. И рыбаки, которые получили участки на 20 лет, стали звонить в рыбоохрану — сообщать о замеченных браконьерах. Мол, это мой участок! Никаких денег, простое управленческое решение, а какой эффект! Мне как-то позвонил один высокий чиновник и попросил «подкинуть одним ребятам тысяч десять тонн минтая»: мол, можно, они подъедут поговорить? «Не вопрос, — говорю.— Пусть подъезжают». Чувствую по голосу, он обрадовался — видимо, начал в уме тратить свой гонорар. «А когда?» — спрашивает. «В июле 2017 года,— отвечаю.— А до этого все квоты расписаны». И всё: ни я, ни премьер-министр, ни президент не может вот так запросто у кого-то отнять, а кому-то дать. Отличная система! Мы планируем квоты с 2018 года давать уже на 20 лет. Если на дорогой рыбе судно может и за пять лет окупиться, то на дешёвой этот срок — больше десяти лет.

Вы упомянули браконьеров. Какова ваша оценка объёмов черного вылова?

— Объём бытового браконьерства, когда человек ловит для себя, определить невозможно, да он и незаметен на общем фоне. Если же говорить о промышленном, то он везде разный. Но, как правило, речь идёт об особо ценных валютоёмких ресурсах. Например, на Баренцевом море отличная система контроля и у нас, и у норвежцев. Даже если где-то что-то добыл, то без документов сбыть европейцам всё равно не удастся. У нас два очага напряженности: Каспий, где браконьерский вылов осетровых мы оцениваем в десятки миллионов долларов, и Дальний Восток, где масштабы на порядок выше. Там в основном незаконно добывают камчатского краба и немного морского ежа. Сегодня данные японской таможни по ввозу краба из России превышают данные нашей таможни по вывозу в Японию на 800 миллионов долларов. А раньше было два миллиарда. Но если на Каспии объёмы браконьерства падают по причине банального истощения биоресурсов, то на Дальнем Востоке это результат борьбы, в том числе совместной с партнёрами из стран Азиатско-Тихоокеанского региона. Мы сумели пробить бетонную стену в переговорах с обеими Кореями, Китаем и Японией и вышли на подписание соответствующих соглашений. Договорились, что по дипканалам в иностранный порт назначения будет поступать копия сертификата, выдаваемого капитану судна. Это исключает подделку документа в пути. Нам стоило большого труда убедить партнёров по океану пойти на это — первые несколько лет они даже слышать не хотели. Понятно, что опасались за своих переработчиков — только на Хоккайдо пять заводов на нашем крабе работают. Пока мы просто убеждали, что поставки не остановятся, что цены на краба поднимутся несильно, они не реагировали. Зато когда мы жёстко заявили, что в противном случае перестанем предоставлять квоты на вылов в нашей экономзоне, сразу начался диалог.

Коммерсантъ