В прокате «Племя» украинского режиссера Мирослава Слабошпицкого — первобытная драма без слов о жизни в детском интернате для глухих, собравшая урожай наград на фестивале в Канне и Берлине. Машины проезжают мимо стоящих на остановке бабушек. К ним подходит мальчик и жестами просит показать ему дорогу на карте. Следующий кадр: молчаливая линейка, из звуков которой до зрителя доносится только звон колокольчика в руках первоклашки. Новичок в интернате — тема не новая: парень вступает в конфликт со старожилами, влюбляется в девушку главаря, подрабатывающую по ночам проституткой, и по-своему пытается выживать в этом мире. Об этом передает ДВ-РОСС.

Удивительно то, что этот мир абсолютно лишен слов.

Мирослав Слабошпицкий в 2010 году снял 11-минутную короткометражку «Глухота», в которой история тоже была рассказана с помощью жестов. Картина стала номинантом на «Золотого медведя» за лучший короткометражный фильм на Берлинском фестивале-2010. «Племя» же получило сразу три награды на Каннском кинофестивале-2014 и еще одну — от Европейской киноакадемии. Такой интерес к беззвучному миру у режиссера с детства: его школа располагалась напротив интерната для глухих. Актеров к фильму подбирали в трех странах — на Украине, в России и Белоруссии. Все они непрофессионалы и в реальной жизни действительно ничего не слышат. Контекст, в котором снималась картина, также нельзя оставить за кадром: во время съемок актеры бегали на Майдан, рискуя быть застреленными, и еще не знали, что вскоре сменится власть на Украине, а Крым отойдет к России.

Напряжение, в котором находилась в это время страна, передалось и картине.

В «Племени» нет ни слов, ни субтитров, и поначалу кажется, что смотришь фильм на иностранном языке без перевода.

Лишь спустя определенный период времени начинаешь понимать: в этом мире слова не нужны. История, разворачивающаяся на экране, прекрасно ясна без них, и это завораживает: не немое кино, а чистая визуализация, идеальное погружение зрителя в мир глухих.

Слышны шаги, машины, звук открывающихся для поцелуя губ, но слов нет.

Зритель просто живет вместе с интернатом на протяжении двух часов. Любопытно, что на самом деле все диалоги были детально прописаны в сценарии, и никаких случайных — во всех смыслах — жестов в «Племени» нет.

Звук появляется лишь, когда напряжение в картине достигает предела — например, когда главной героине делает аборт абсолютно холодная бесчувственная женщина. До зрителя доносится крик-мычание девушки, вопль, олицетворяющий всю жизнь в жутком интернате. Честность, с которой Слабошпицкий показывает в «Племени» жизнь подростков, фактически изолированных от остального мира, вполне может соперничать со «Все умрут, а я останусь» Валерии Гай Германики. Иными словами, обретая звук, фильм не становится менее интересным сюжетно, однако несомненно теряет огромную часть своей силы воздействия на зрителя.

Говорить во время просмотра абсолютно противопоказано: от каждого сказанного слова разрушается суть.

Драки, секс, выяснение отношений, шутки и унижения бьют по голове зрителя, словно молоток, который с бессмысленным упорством выпиливают из дерева жители интерната. Племя существует по своим законам и в отличие от обычных детей общается на языке, зрителю по большей части непонятном. Племя абсолютно первобытно, что ярче всего проявляется в финале фильма, и это оправдывает его жестокость.

Как и человек, лишенный одного из чувств, лишенный слов фильм начинает действовать ярче в иных проявлениях.

В другом бессловесном фильме прошлого года — «Испытании» Александра Котта, призере «Кинотавра» — картинка точно так же становится настолько яркой, что слова, пожалуй, сделали бы фильм слишком вычурным.

Кино уже было абсолютно немым, было чересчур разговорным и теперь, кажется, осваивает для себя абсолютно новое проявление — имея возможность говорить, оно намеренно умолкает, заставляя зрителя наконец снова отнестись к себе с должным вниманием.

«Племя» и «Испытание» — фильмы нового поколения, которые пока воспринимаются довольно сложно, как и любое внезапное открытие. Однако это картины, заставляющие зрителя, порядком уставшего от замусоренности экрана словами, расширить границы восприятия и вернуться в кинозалы, вместо того чтобы смотреть фильмы с экрана ноутбука, позволяя себе прерывать просмотр, чтобы поговорить.

Дарья Слюсаренко, «Газета.ру»