В России проживают представители 182 народов. Потому так опасны произошедшие в субботу, 11 декабря 2010 года, беспорядки на Манежной площади в центре Москвы. Это – проявление этнического экстремизма и расовой нетерпимости. Между тем, не так давно в Министерстве обороны страны прозвучало заявление, довольно основательно взбудоражившее отечественные средства массовой информации. Имеется в виду сообщение о возможности создания в российских Вооруженных Силах моноэтнических частей. О том, почему вдруг в нашем военном ведомстве решились на такой шаг рассуждает заместитель директора Института политического и военного анализа А.А. Храмчихин.

«Cам по себе разговор о создании моноэтнических частей – это по сути капитуляция»

На протяжении трёх веков в регулярной русской армии, родившейся при Петре I, национальные формирования появились почти сразу, ещё в ходе Северной войны. Они комплектовались либо «дружественными иностранцами» – как правило, выходцами из регионов Европы, где исповедовалось православие, либо «инородцами» – представителями народов, не поставлявших рекрутов и как раз православными неявлявшимися. К первым относились, например, молдавские и сербские полки, ко вторым – калмыцкие, башкирские, кабардинские.

“Cам по себе разговор о создании моноэтнических частей – это по сути капитуляция ”

Во время Отечественной войны 1812 года национальные части составляли до пяти процентов численности русской армии. Вступившие в 1814 году в Париж вместе с русскими войсками башкирские всадники были вооружены не только огнестрельным оружием, но и луками, за что французы назвали их «северные амуры». А в ходе и после окончания покорения Кавказа в состав русской армии вошли и кавказские формирования, например Дагестанский конно-иррегулярный полк, существовавший с 1851 по 1917 год и принимавший участие во всех войнах России – от Крымской до Первой мировой. К тому же типу формирований относится и знаменитая Дикая дивизия, включавшая Кабардинский, Дагестанский, Чеченский, Ингушский, Черкесский и Татарский полки, Осетинскую бригаду и Донской казачий артиллерийский дивизион. До определенной степени национальными можно было считать и казачьи части. Тем более что среди донских казаков насчитывалось довольно много калмыков, а среди забайкальских – бурятов.

В 1874 году в Российской империи вводится всеобщая воинская повинность. Хотя она распространялась не на все народы, большинство частей русской армии стали многонациональными. Возрождение национальных формирований произошло во время Первой мировой войны. Кроме Дикой дивизии это были туркменские кавалерийские части, польские и прибалтийские (латышские и эстонские) соединения, сербские дивизии, корпус, укомплектованный чехами и словаками, мобилизованными в австро-венгерскую армию и сдавшимися в плен.

В период Гражданской войны в России немало национальных частей имелось и у красных, и у белых. Причём надо заметить, что в целом «инородцы» гораздо дольше сохраняли верность «белому царю», чем русские, и отличались крайней жестокостью по отношению к сторонникам советской власти. Вместе с тем самыми отменными карателями у большевиков, как правило, были «инородцы», только европейские. Особенно «прославились» в этом плане латышские стрелки.

Когда Гражданская война завершилась, многие национальные части РККА сохранили свой статус. Однако в реальности они начали «размываться», превращаясь в обычные многонациональные, и в 1938 году были преобразованы в обычные. Однако едва грянула Великая Отечественная, их стали создавать вновь. В значительной степени это объяснялось тем, что уроженцы Кавказа и Средней Азии нередко очень плохо знали русский язык, поэтому предполагалось, что лучше ими будут командовать соплеменники. Также мыслилось, что подобные части окажутся более сплочёнными и боеспособными. В итоге были сформированы латышский и эстонский стрелковые корпуса, около 30 национальных стрелковых дивизий (закавказских и прибалтийских), до 30 кавалерийских дивизий (башкирских, калмыцких, северокавказских, среднеазиатских) и 20 стрелковых бригад (среднеазиатских плюс одна китайско-корейская, командиром батальона в которой был Ким Ир Сен).

Не все эти соединения сражались на фронте, а если каким-то довелось отправиться на передовую, то показали они себя там очень по-разному. Постепенно национальные части вновь начали «размываться» по составу и в конце 50-х были окончательно ликвидированы. После чего Советская армия стала идеально интернациональной, что отнюдь не означало отсутствия внутри нее национальных проблем.

Дело в том, что равнозначными воинами представители разных национальностей не были. И по уровню боевой подготовки, и по морально-психологическим качествам. Везде и всегда имелись исключения, но в целом высоко ценились славяне, прибалты, представители большинства народов РСФСР (волжских, уральских, сибирских), а из кавказцев – осетины и армяне. С остальными кавказцами, а также тувинцами и среднеазиатами не удавалось, скажем так, избегать некоторых сложностей. Между тем доля представителей «проблемных» национальностей в Вооруженных Силах СССР постепенно росла. Потому что именно у них рождаемость оставалась высокой, в то время как у славян, прибалтов и большинства народов России она очень быстро снижалась. В результате «проблемными» новобранцами постепенно пришлось не только пополнять стройбаты, железнодорожные и мотострелковые части, но и всё чаще направлять в те рода войск, где было много сложной техники. От этого боеспособность, мягко говоря, не росла.

Зато внутренние отношения в армии быстро ухудшались, поскольку к «обычной» дедовщине добавились правонарушения, творимые «землячествами». Не дай Бог такого «счастья».

Распад СССР автоматически освободил Вооруженные Силы России от значительной части «проблемных» бойцов, но не ото всех. Таковыми до определенной степени остались тувинцы, но всё-таки не они доставляют ныне командирам частей и подразделений главное беспокойство. Более серьёзной проблемой был и остается Северный Кавказ, особенно его восточная часть, в первую очередь Дагестан. Если представители всех прочих регионов Российской Федерации «косят» от армии всеми возможными способами и в нее идут в основном лишь представители социальных низов, то для кавказских юношей ратная служба продолжает считаться обязательной, важнейшим элементом мужской инициации. Поскольку рождаемость в республиках Северного Кавказа сама по себе гораздо выше, чем в остальной стране, эти два фактора обеспечивают очень быстрый рост доли кавказцев в рядах Вооруженных Сил. Дагестан и здесь идёт в авангарде. И по численности населения, и по рождаемости он опережает даже своих кавказских соседей.

Поскольку сейчас призыв в Российскую армию по сути носит выборочный характер, разнарядка на Дагестан оказывается почти всегда меньше числа потенциальных рекрутов. Из-за этого там имеет место феномен, для остальной России совершенно удивительный, – люди дают взятки, чтобы их призвали. Потому что не пойти в армию там считается позором. Лет 50 назад так было по всей стране… При этом, что особенно важно, в Дагестане сегодня почти не осталось русских. Их сейчас там менее пяти процентов населения (меньше – только в Чечне), живут они исключительно в Махачкале и нескольких других наиболее крупных городах. Соответственно юноши, представляющие многочисленные местные национальности, приходят в Российскую армию, мягко говоря, не вполне адаптированными к жизни в российском обществе. А из-за пропаганды радикального ислама, опять же особенно распространённой среди молодёжи, дагестанские юноши часто просто не считают это общество своим. Такой получается парадокс: в армию идти надо обязательно, а вот своя ли это армия – ещё вопрос.

Это не означает, что дагестанцы обязательно оказываются плохими солдатами. Наоборот, из них часто выходят отличные бойцы, потому что они относятся к службе серьёзнее, чем сослуживцы других национальностей. Но это лишь в том случае, если дагестанцев в подразделении максимум двое. Если больше, то возникает «землячество», после чего подразделение очень быстро утрачивает управляемость и соответственно боеспособность. Поскольку доля дагестанцев в войсках растёт, их «рассеивание» становится всё менее возможно. Обладая внутренней спайкой, они, даже находясь в относительном меньшинстве, легко подчиняют себе остальных. Тем более что «сплоченность», «общинность» и «соборность» русских – один из величайших мифов. Вряд ли есть на Земле народ более индивидуалистический и неспособный к объединению и самоорганизации, чем русские. Другие российские народы, увы, унаследовали эту неприятную черту от нас. Кроме того, в каждом отдельном подразделении представителей каждого отдельного народа (нерусских и некавказцев) просто слишком мало.

Если кому-то показалось, что автор данной статьи плохо относится к дагестанцам, то это глубокое заблуждение. В отличие от большинства наших граждан я не забыл, что в августе 1999-го дагестанцы без малейшего преувеличения спасли Россию от полномасштабной катастрофы, с оружием в руках встав на пути банд Басаева и Хаттаба. Можно вспомнить также, что в феврале 2004 года два контрактника-дагестанца (старшина Мухтар Сулейменов и сержант Абдула Курбанов), служившие в погранвойсках (фактически у себя дома), ценой своих жизней уничтожили одного из самых знаменитых главарей чеченских боевиков Руслана Гелаева.

Однако никак нельзя отрицать того, что «кавказская проблема» в Вооружённых Силах существует, причём явно усугубляется. Отсюда и родилась идея сформировать моноэтнические части. Впрочем, возможность создания частей по «земляческому» признаку обсуждается в России достаточно давно. Считается, что это должно повысить внутреннюю сплочённость воинских коллективов и автоматически понизить уровень неуставных взаимоотношений. Предполагается, что к земляку отношение будет совсем не то, что к выходцу из другой части гигантской России. Данная аргументация подкрепляется тем, что дореволюционная армия почти полностью строилась по «земляческому» принципу. Её полки, как правило, носили «региональные» названия и действительно комплектовались в основном выходцами из соответствующей губернии. Принадлежность к «родному» полку ценилась его солдатами и офицерами весьма высоко, посрамить честь полка казалось совершенно невозможным. Правда, с тех пор довольно многое изменилось.

Важнейшим аргументом против создания «земляческих» частей в нынешней России является то, что это будет поощрением этнического и чисто регионального сепаратизма, который у нас, пусть и в латентной форме, весьма силён (причем региональный, пожалуй, даже сильнее и опаснее этнического). Реже звучит другой, не менее справедливый аргумент – размещение населения в стране совершенно не совпадает с тем, как должны дислоцироваться соединения Вооружённых Сил в соответствии с реальными угрозами. В конце концов в Россию должно прийти осознание того, что импотентное НАТО военной опасности для нас не представляет. Угрозы исходят из Азии, притом что три четверти населения страны проживают в её европейской части.

Конечно, оба этих аргумента легко парируются. «Земляческий» принцип – это принцип комплектования, но никак не определения места дислокации. Костромской полк может дислоцироваться на Камчатке или на Кавказе, а отнюдь не под Костромой. Он лишь комплектуется выходцами из Костромской области. Собственно, именно так обстояло дело и в царской армии.

Есть, однако, возражения более серьёзные. Они определяются коренным изменением социальной структуры общества и структурного и технического устройства ВС. Царская армия представляла собой в высшей степени социально простой организм. Рядовой состав – крестьянство, причём в основном славяне, офицеры – как правило, из дворян или разночинцев. Солдаты, вышедшие из крестьян, действительно имели достаточно сильное чувство своей общины, которое «переезжало» из деревни в армию. Кроме того, весьма однородной являлась и структура армии. Она состояла из пехоты, кавалерии и артиллерии, что вполне вписывалось в культурно-образовательный уровень призывного контингента.

В современной России не менее половины призывного контингента (по крайней мере теоретически) составляют жители крупных городов, для которых «землячество» с моральной точки зрения не значит практически ничего. Обыватель из современного мегаполиса часто не знает даже своих соседей по лестничной площадке. Уже поэтому не вполне понятно, что здесь даст «земляческий» принцип, какое сплочение он обеспечит. Другое дело, что в реальности сегодня в армию из двух российских столиц, из региональных центров идёт почти исключительно люмпен, все остальные так или иначе стремятся «откосить». Но люмпену «земляческие» чувства уж совсем «до фонаря». И от крестьянской общины у нас давно не осталось никаких следов. Разумеется, Минобороны не собирается формировать татарские, башкирские, мордовские, хакасские, якутские или карельские части. Просто потому, что воины этих национальностей, как и представители остальных северных, поволжских, уральских и сибирских народов, не доставляют командованию особых трудностей. Как и в Советской армии, они не более проблемны, чем славяне. Речь, судя по всему, идёт исключительно о кавказцах, особенно о дагестанцах. Собственно, моноэтнические кавказские части у нас уже есть – в Чечне. Это всем известные «ямадаевские» и «кадыровские» батальоны с «географическими» названиями. Однако их создавали с целями очень узкими и понятными – «превратить войну империалистическую в войну гражданскую», решить чеченскую проблему руками самих чеченцев. Соответственно «ареал обитания» этих батальонов очень узкий – только сама Чечня. Хотя в августе 2008 года ямадаевцев перебросили в Южную Осетию, где они оказались чуть ли не самой боеспособной частью Российской армии. Грузины бежали от них особенно быстро. Однако в данной статье речь идёт о «нормальных» частях, войну не ведущих. В них и должны служить только дагестанцы.

На первый взгляд, мысль может показаться интересной. Пусть поварятся в собственном соку. Сейчас горячие кавказские парни очень часто отказываются заниматься какими-либо хозработами, поскольку это «немужское дело». И очень часто командование части ничего не может сделать, перекладывая выполнение подобных задач на представителей менее горячих и гордых народов. Если же в части окажутся одни кавказцы, то придётся потрудиться и им. И издеваться будет не над кем, кроме как друг над другом. Но это утешение слабое, если не сказать – убогое. Во-первых, если, как говорится, зрить в корень, кавказцы правы. Военнослужащий не обязан мыть полы и чистить картошку (не говоря уже о строительстве дач и коровников, что является уголовным преступлением), он должен заниматься только и исключительно боевой подготовкой. Хозработы надо перекладывать либо на гражданский персонал (в последнее время подобная практика начинает внедряться, но весьма медленно и с большими издержками), либо на «альтернативщиков», либо на тех призывников, которые по интеллектуальным параметрам неспособны делать в армии ничего другого (среди последних, разумеется, тоже могут быть кавказцы, но это уже совсем другой вопрос). Во-вторых и главных, командованию следует прежде всего думать о том, насколько часть боеспособна, а не кто в ней чистит картошку. В очередной раз хочется напомнить, что ВС существуют для обеспечения безопасности страны, всё остальное – частности.

В боеспособности этнических частей возникают серьёзнейшие сомнения. Коли грянет война (а армия для войны и предназначена!), захотят ли дагестанцы биться за Россию? А коли захотят, смогут ли? Ведь при отсутствии русских внутри них могут начаться разборки между местными национальностями (большинство кавказских республик мультиэтнично, Дагестан – вообще чуть ли не самое многонациональное место на Земле с огромным количеством межнациональных конфликтов) и кланами. Это потребует наличия офицеров (во всяком случае большинства комсостава) той же национальности: они по крайней мере будут понимать, что происходит между подчинёнными. В итоге перед нами готовая национальная армия и в каком регионе России она дислоцируется – уже не очень важно. Лучше бы избежать такого «счастья». Трудная ситуация.

Обсуждая проблему создания региональных частей, необходимо отметить также и то, что современные ВС отличаются исключительно высоким внутренним разнообразием по видам, родам, технике. Даже мотострелковая (то есть по-старому – пехотная) бригада реально включает в себя, кроме собственно мотострелков, танкистов, артиллеристов, связистов, зенитчиков (ракетчиков и артиллеристов), разнообразных тыловиков. До какой степени впишется моноэтнический принцип в это разнообразие – понять сложно. Главное же в том, что сам по себе разговор о создании моноэтнических частей – это, по сути, капитуляция, причём двойная. В узком смысле – военное командование фактически констатирует, что пока неспособно с помощью имеющихся средств добиться в войсках элементарной дисциплины. Кстати, не результат ли это последних массовых сокращений офицеров вообще и воспитателей в особенности? В широком общегосударственном – это признание того, что Россия ещё далека от подлинного единства.

Сейчас в Европе начинается мучительный процесс пересмотра политики «мультикультурности» и «толерантности». Выяснилось, что европейские общества неспособны «переварить» мигрантов с Ближнего и Среднего Востока, из Северной Африки. Как написал в своей книге «Германия самоликвидируется» Тило Сарацин: «Я не хочу, чтобы в стране моих предков и моих внуков ритм жизни задавали муэдзины, население говорило на турецком и арабском, а женщины носили хиджабы. Если мне захочется всё это посмотреть, я возьму отпуск и поеду на Восток. Я не обязан принимать того, кто живет за счёт налогоплательщиков, не признавая кормящее его государство. Я также не считаю разумным заботиться об образовании его детей и плодить тем самым новых девочек, закутанных в паранджу». У нас ситуация не менее тяжёлая. Европа неспособна интегрировать мигрантов, которые исторически и ментально никак с ней не связаны и ничем ей не обязаны. Россия утрачивает способность интегрировать собственных граждан. Жителей регионов, которые уже полтора века входят в состав России. Людей, чьи предки сражались и умирали за Россию. Впрочем, а все ли русские готовы сегодня умирать за Россию? Или хотя бы их большинство?