Как полковник Бочкарев чуть не основал Магадан в 1922 году

Россия отметила 100-тие со дня окончания Гражданской войны. Финальные баталии довоёвывали не в Крыму, к 1922 году военные действия продолжались лишь на Дальнем Востоке. А точнее, на глухих таежных и тундровых пространствах между Якутском, Охотском, Чукоткой и Петропавловском-Камчатским. Предлагаем читателям цикл статей журналиста интернет-издания «Ридус» Валентина Лазарева о последних событиях Гражданской войны на Дальнем Востоке, передает ДВ-РОСС со ссылкой на МагаданМедиа.

В предыдущих статьях о есауле, а затем полковнике Валериане Бочкарёве мы рассказали, как он за осенне-зимнюю кампанию 1921−1922 года захватил у РСФСР всю северо-восточную часть России от Лены до Камчатки и мыса Дежнева, и как жил при нем Северо-Восток. Бочкарев обустраивался в охотских и колымских тундрах надолго, но ему было не суждено ни развить успех, ни насладиться своим положением.

Подпольный обком действует
Уже в феврале 1922 года, сто лет тому назад, пока бочкаревский Северный экспедиционный отряд (СЭО) еще только развивали наступление на Колыму и Индигирку, их начальство — Приамурское правительство — вынуждено было свернуть свою экспансию на Большой земле. Неплохо начинавшееся наступление белых на Дальнем Востоке кончилось поражением под Волочаевкой и потерей Хабаровска.

Позиции СЭО казались более прочными — малочисленные советские силы либо отступали, либо терпели поражения, а уцелевших большевиков отрядники расстреливали. Но местные коммунисты, перейдя на нелегальное положение или в партизаны, продолжали точить одно из последних прибежищ Белой Гвардии изнутри.

Наиболее активным сопротивление красных было на Камчатке, где областной ревком еще в октябре 1921 года, видя, что горожане склонны признать власть белого Владивостока, ушел из Петропавловска в сопки. Всего в партизаны подались 25 человек — 13 советских служащих и работников ревкома, 11 милиционеров и один рыбак охотник. Возглавлял эту команду бывший глава советской Камчатки Иван Ларин.

К активным действиям красные партизаны Камчатки перешли в конце января — начале февраля 1922 года. Группа Ларина заняла сначала селение Халактырку, а затем, 4 февраля — Авачу, поближе к Петропавловску. Лидеры партизан — Ларин, Фролов, Савченко — приняли решение заблокировать город, отрезав его от остальной Камчатки, а местным жителям объявили, что планируют созвать свой «съезд для свержения власти». В ответ 16 февраля генерал Поляков объявил Петропавловск на военном положении и начал набирать добровольцев для охраны города.

Так столица Камчатки оказалась в сухопутной блокаде до ноября. Сначала партизанским сторожевым постам просто было приказано «не пропускать банды Бирича и Полякова в глубь области, а у всех проезжающих из города жителей и торговцев отбирать нарезное оружие, черносотенную литературу, спиртные напитки, а с торговцев взимать налог с провозимой ими в город пушнины». Но после ареста 29 апреля парламентера Иллариона Рябикова, направленного красными в Петропавловск на переговоры с городской думой, блокада стала еще суровее.

Так и не добившись за месяц освобождения товарища, камчатские большевики вынесли ультиматум: пока Рябиков остается под караулом, партизаны будут задерживать горожан, выезжающих на покосы, пастбища, рыбалку и заготовку дров. Людей уводили в сопки, грозили им поджечь сеновалы, у контрреволюционно настроенных депутатов городской Думы угоняли скот. Случались и перестрелки с бочкаревцами, где стороны несли крупные по меркам севера потери подчас до четырех убитых. Белогвардейским властям в августе пришлось выставить охрану к загородным хозяйствам.

Силы сторон были сопоставимы — по данным Валентина Пустовита, партизан-сопочников уже в первые месяцы насчитывалось около шестидесяти, белых «отрядников» около сотни. Впрочем, видный чиновник администрации Бирича М. Ф. Орлов и вовсе указывает численность красных до «пятисот человек».

Как видим, число партизан за несколько месяцев выросло, но в основном за счет вербовки русских рабочих с материка — «мурок», как их называли на Камчатке. Местное население что бочкаревцев, что красных рассматривало как чуждые себе силы и не доверяло им, а петропавловская городская дума постоянно подчеркивала свой нейтралитет и пыталась договариваться с партизанами независимо от администрации Бирича — Полякова.

«Расстрелять!»
Коммунистическое подполье действовало и в других городах занятого Бочкаревым края. В Оле под нынешним Магаданом его возглавлял местный учитель и бывший секретарь ревкома Игнатий Варрен, который вел агитацию против бочкаревцев. Даже в самых глухих местах края порой давали о себе знать «большевики», хотя их деятельность там носила скорее анекдотичный характер:

«Живут здесь два большевика, Белый и Косыгин, которые в пьяном виде иногда „себя проявляют“. Им периодически бьют морды, и они, как говорят, сделались сдержаннее», — доносили полковнику Бочкареву из бухты барона Корфа на севере Камчатки.

Конечно, репрессии Бочкарева и его коллег против своих главных врагов не сводились к патриархальному мордобитию — применялись карательные меры и посерьезнее. В том же Петропавловске в тюрьму был превращен пароход «Свирь», где около месяца держали под арестом жен партизанских вождей Ларина и Фролова. После убийства шефа контрразведки Пояркова заключенных «Свири» стали сечь после каждой вооруженной вылазки большевиков. Упомянутый выше Илларион Рябиков просидел в тюрьме до осени, пока не был расстрелян.

По данным В. Гончарука, наступление бочкаревцев на Колыму и Индигирку сопровождалось регулярными расстрелами пленных красноармейцев и местных представителей власти РСФСР. На Охотском побережье — в той же Оле — тоже проводились казни.

«23 октября 1921 г. военно-полевой суд оправдал двоих большевиков, на которых как на самых опасных и наиболее активных показал золотопромышленник А. И. Сентяпов: их решено было отправить во Владивосток вместе с группой других подозрительных. Тех и тех не довезли даже до Петропавловска: очевидцы утверждали, что пьяные отрядники расстреляли их и сбросили в море», — сообщает Валентин Пустовит.

Для борьбы с красными партизанами предполагалось в случае чего использовать и корабельную артиллерию:

«Я сожгу все деревни, жители которых оказывают вам приют. Военный корабль сметет их в пять минут до основания. И в первую очередь пойдут деревни Халактырка и Жупаново. Жалеть женщин и детей мне не приходится, коль скоро они явятся отродьями такого преступного племени», — приводит обращение очередного начальника камчатского гарнизона капитана первого ранга Ильина историк Александр Широкорад.

Красный прилив
Тем не менее, обстановка на фронтах складывалась так, что власть Бочкарева, Бирича, Полякова и иже с ними расстрелы уже не спасали. Еще в июне 1922 года якутские областники — «заклятые союзники» полковника — потеряли Якутск и вскоре были отброшены Красной армией к побережью в районе Аяна и Охотска. Приморский режим направил им в помощь отряд генерала Пепеляева: так началась его зимняя якутская эпопея, которая уже неоднократно была популяризирована, поэтому здесь о ней вам не расскажут.

Между тем и на «материке», в Приморье, советские войска медленно, но верно продвигались вперед. На этом фоне во Владивостоке произошел переворот, и правительство братьев Меркуловых сменил генерал Дитерихс. В Петропавловске тоже начался свой «калейдоскоп властей» — новое начальство сменило Бирича и Полякова, интриговавших друг против друга, на капитана первого ранга Ильина, того самого, что грозил разрушать нелояльные села из корабельных орудий. А в октябре уже на смену Ильину прибыл генерал Иванов-Мумжиев.

Приезд Мумжиева связан был и с планами Дитерихса превратить Северо-Восток в свою последнюю базу. Александр Широкорад цитирует приказ генерала за № 54 от 15 октября:

«…возможность перейти с частью войск и флотилий в Петропавловск-на-Камчатке, где по времени года и вследствие… перевеса на море можно было бы рассчитывать продержаться еще довольно долго».

Генерал Дитерихс мог бы быть каким-нибудь «пожизненным почетным президентом Камчатки»
Генерал Дитерихс мог бы быть каким-нибудь «пожизненным почетным президентом Камчатки». Фото: wikipedia.org

16 октября командующий тихоокеанским флотом белогвардейцев адмирал Старк снова запросил Дитерихса о походе на Камчатку, но главком ответил ему, что тот «волен поступать с флотилией самостоятельно». В конце октября, когда Владивосток уже вовсю эвакуировался, планы превращения Камчатки и всей северо-восточной окраины в «буфер» обсуждались и в Петропавловске.

«Когда сведения о крушении Приморской государственности подтвердились, был собран военный совет, который и постановил эвакуировать Петропавловск 2-го ноября. Против таковой эвакуации было население и большинство военных и гражданских начальников. Еще задолго до отъезда на Камчатку начальник тылового района адмирал Старк неоднократно вызывал к себе А. А. Пурина и вел с ним разговоры о возможности создания на территориях Камчатской и Якутской областей автономной государственности. Перед отъездом из Владивостока новой администрации адмиралом Старком было указано, что Владивосток продержится недолго, и что он решил эвакуировать корабли и военные силы на Камчатку и предложил подготовить Петропавловск и его окрестности для размещения тридцати тысяч человек», — вспоминал М. Ф. Орлов.

Орлов также отмечает, что «план создания краевого Северо-Восточного правительства был сочувственно встречен и поддержан представителями соседних стран», невольно подтверждая тезисы советских авторов о работе бочкаревцев на интервентов. Но, видимо, скудные продовольственные ресурсы края и суровый климат отпугнули энтузиастов создания «буфера».

2 ноября и Мумжиев, и Ильин с большей частью своей рати ушли из Петропавловска на том самом судне «Магнит», которое еще недавно посылали продавать уголь с брошенных складов на Аляску. Вскоре партизаны-сопочники, продолжавшие держать блокаду, взяли город почти без сопротивления.

«6 ноября занята сельхозферма, партизанские силы, костяк которых составляли кадровые и будущие милиционеры, соединились и в 10 часов утра 10 ноября 1922 года торжественно вступили в Петропавловск», — описывает эти события автор портала «Камчатское время» Александр Пляченко.

Но это было только начало.

Конец императора тундры
Под контролем полковника Бочкарева в Наяхане и его посланцев оставались еще огромные приполярные и полярные просторы Чукотки, Колымы и Охотского побережья. Чтобы вычистить оттуда белых, сил партизан уже не хватало. Поэтому, едва утвердившись во Владивостоке, Красная армия отправила им подмогу.

23 декабря 1922 года в Петропавловск прибыл крейсер «Главком Уборевич», который доставил на Камчатку 300 красноармейцев во главе с командиром Вольским и комиссаром Кручиной для окончательной ликвидации бочкаревцев. А уже 3 января 1923 года в Анадыре приступил к своим обязанностям новый советский «начальник Чукотки» — Федор Караев, до революции, что интересно, занимавшийся торговлей на Охотском побережье.

Финальное наступление Красной армии на северо-востоке
Финальное наступление Красной армии на северо-востоке. Фото: «Очерки истории Чукотки», изд. «Наука», 1974

Перед Караевым, Бурком и другими чукотскими большевиками стояла задача — не допустить ухода Бочкарева и его людей с оружием в США через Берингов пролив и создать плацдарм для будущего наступления на его ставку в Наяхане. 20 января Караев приступил к формированию отряда из «надежных охотников». 17 января 1923 года ему в помощь из Петропавловска-Камчатского на север выдвинулась группа из 20 красноармейцев во главе с Григорием Чубаровым, позже разбившаяся на две разведпартии.

Силы белогвардейцев в распоряжении Бочкарева советское руководство Северо-востока оценивало так:

«Численный состав соединенных сил Бочкарева, Полякова, — Гижигинцев с прибывшими из Олы определяется как 47 плюс 7 в Наяхане, плюс в Корфе 8, плюс в Оле 33. Итого — 95. Есть малонадежные», — докладывал командующий Анадырско-Чукотским фронтом Бурк.

В феврале 1923 года красноармейцы, соединясь с партизанами, зачистили север Камчатки — Тигиль и бухту барона Корфа. Отряды белых, пытавшихся через Марково прорваться к спасительному Берингову проливу, перехватывались и уничтожались. Так кончил и комендант Охотска капитан Грундульс — и он сам, и большинство его людей, добравшихся до Камчатки, были убиты в бою или расстреляны. Чубаров пощадил только жену капитана и двух музыкантов, мобилизованных насильно еще в Приморье.

Уже в марте советское командование сообщало, что «противник отступает под нашим влиянием», а в апреле красные части наконец достигли Гижиги и Наяхана.

«Ночью в легких телогрейках тихонько подошли к поселку. Стоял такой мороз, что дотронуться до курка винчестера было больно — палец прилипал к металлу/ Бочкаревцы стояли по 1−2 человека на частных квартирах, и только в одном доме их было 9 человек. Ввиду того, что было темно, обе партии продвигались незаметно, без выстрелов Окружили барак, где жили белые. Меня Чубаров послал под командой фельдшера охранять дорогу на Наяхан. Другая команда под руководством Барановского отправилась прочесывать частные квартиры, где расквартировывалась солдатня. Скоро поднялась пальба. Белых взять сонными не удалось, они начали отстреливаться», — так описывает штурм Гижиги 10 апреля красноармеец Тимон Косыгин.

По данным Валентина Пустовита, советские войска при взятии Гижиги потеряли убитым ровно одного человека. Наступление на Наяхан продолжилось. Красноармейцы — участники событий позже вспоминали, что сильного сопротивления в Наяхане не ждали — по словам местных жителей, бочкаревцы праздновали Пасху и, как следствие, утратили бдительность. По уточненным данным, всего есаул стянул в свою резиденцию силы в количестве 100 нижних чинов и 24 офицеров.

Наяхан красные брали 13 апреля. Офицерский дом, где засели в том числе полковник Бочкарев и генерал Поляков, сопротивлялся недолго и после краткого обстрела с применением гранат капитулировал.

«Казарма молчит. Видимо, осажденные что-то выжидают. Надо действовать незамедлительно. Наши возобновляют обстрел здания. Брошено несколько гранат. Наконец из помещения раздается голос Бочкарева: «Прекратите огонь! Сдаюсь ради детей». Слышится ответный голос командира Чубарова: «Выходите! Сопротивление бесполезно! Бросайте оружие!». На выходе появляются женщины и дети. Чуть позже выходят офицеры, среди них, поддерживаемый под руки хромающий Поляков: осколком гранаты генералу оторвало пятку правой ноги», — реконструировал события краевед Р. Юшин.

Казаки, занимавшие радиостанцию, напротив, отстреливались до вечера. Командир Чубаров, по некоторым данным, впоследствии сам высоко оценил отвагу противников.

Памятник краскому Чубарову в Эвенске, куда переехало впоследствии население Наяхана
Памятник краскому Чубарову в Эвенске, куда переехало впоследствии население Наяхана. Фото: anton-afanasev.livejournal.com

Точные обстоятельства смерти Бочкарева и генерала Полякова неизвестны. По данным блогера magadanskiy, одни очевидцы утверждали, что полковник Бочкарев сопротивлялся до конца (что противоречит сведениям Юшина), другие — что его взяли врасплох пьяным и пристрелили, так что никакого сопротивления он оказать не успел. Доктор исторических наук Б. Мухачев утверждает, что последний белогвардейский командующий был убит при попытке к бегству.

«Камчадалы говорили, что Бочкарев — сильно грешный: не тонет, а плавает поверх воды, но его труп был еще раз расстрелян, и все же его вынесло на берег бухты Наяхон. Бочкариха попросила разрешения у командира похоронить своего мужа, но я не интересовался, где она его похоронила», — вспоминал красноармеец Парамон Козлов.

«Будете у нас на Колыме…»
По иронии судьбы, местом, где позже всего в России в границах 1920-х годов окончательно установилась советская власть, стала как раз Колыма — будущий символ ГУЛАГа и коммунистических ужасов вообще. 30 апреля 1923 года Красная армия вошла в Олу, а на нынешнем северо-востоке Якутии еще действовали отряды поручика Деревянова, штабс-ротмистра Канина и других бочкаревских командиров.

Далеко на «материке» уже образовался Советский Союз, и в нем уже раскочегаривался «угар нэпа». Михаил Булгаков в фельетоне «Сорок сороков» так описал Москву 1923 года:

«Москва спит теперь, и ночью не гася всех огненных глаз. В ясные дни с Ходынки летят с басовым гудением аэропланы. Торговые ряды на Красной площади, являвшие несколько лет изумительный пример мерзости запустения, полны магазинов. Эпидемически буйно растут трактиры и воскресают».

А на Северо-востоке в это же время еще шли бои. К середине мая 1923 года под контроль Советской власти перешел Верхоянский улус Якутии. 5 июня красноармейские отряды из Якутска вошли в Охотск и Аян, взяв в плен остатки отрядов Пепеляева.

Под воздействием падения Владивостока и Камчатки в полярном белом тылу произошел мятеж. В начале декабря 1922 года капитан Бялыницкий в Средне-Колымске, по словам В. Гончарука, «предложил Средне-Колымскому отряду объявить советскую власть и тем заслужить ее прощение». Он успешно оборонял Средне-Колымск от бывших соратников-бочкаревцев, но в январе 1923 года, выдвинувшись с 18 бойцами на запад, был разбит штабс-ротмистром Каниным и убит на месте. Сам Канин вскоре после «подавления бунта» бежал на Аляску, но Средне-Колымск продержался до подхода шхуны с красным отрядом в августе.

Главными оплотами белой гвардии летом 1923 года не только на Колыме и Индигирке, но и вообще в России остались два селения — Абый и Аллаиха. В последней, управляемой поручиком Деревяновым, остатки бочкаревцев построили настоящее укрепление с сигнальной вышкой и казармой под названием «Белый Клин». Видя, что их дело безнадежно, засевшие в тундре офицеры решили сделать «финт ушами»:

«Летом же 1923 года из Якутска была послана полномочная комиссия ЯЦИКа, с правом гарантии жизни и свободы всем без исключения повстанцам В Абые предложение комиссий было получено в сентябре. Оно было настолько гуманно и так далеко шло навстречу повстанцам, что абыйцы охотно переименовали свою «Управу» в «Ревком». Часть отряда распустили, а часть — назвали милицией и провозгласили у себя советскую власть», — рассказывает об этом Гончарук.

Современный Абый
Современный Абый. Фото: пресс-служба районной администрации

«Белый клин» под Аллаихой продержался практически до зимы. В ноябре 1923 года из «клина» даже выступил на Средне-Колымск некий ротмистр Н. для перевозки товаров и «расправы с оставшимися красными». Только на полпути он узнал, что Колымский округ уже полностью под советским контролем, и вернулся назад.

«В то же время в Аллаихе были получены воззвания комиссии ЯЦИКа. Деревяновцы поспешили воспользоваться милостью, и… выбрали ревком. О существовании комиссии и ее задании в Колымске ничего не знали и с установлением зимней дороги приготовились к походу. Отряд тотчас же повернул в Аллаиху, но и здесь опоздал: на границе тундры узнал, что и в Аллаихе белые «перевернулись»», — пишет Гончарук.

Так анекдотично самоупразднились остатки белых армий, еще действовавшие в самом глухом углу России. Крайний Северо-восток вступил в новую эпоху вслед за остальной страной.